Судьба Одина - Скотт Оден Страница 6

кровь, вот что отличает нас друг от друга. Что касается моих имен, то им нет числа! Меня называют Создателем Трупов и Гасителем Жизней; я Несущий Ночь, Сын Волка и Брат Змея. Я — Человек под капюшоном, последний бессмертный герольд Спутанного Бога. Последний из рода Балегира, Чума Мидгарда, последний, кто охотился на сыновей Адама.

— Для ублюдков Лангбардаланда я хуорко! Да, я — орко и огр! — Гримнир широко развел руками. — Для певцов гимнов Англии я — оркней! Проклятые ирландцы назвали бы меня фомором, а для народов Севера, датчан, шведов и скандинавов, одержимых роком, я — скрелинг! Для Киевской Руси и бояр Хольмгарда я — Лихо, Крадущийся-в-Ночи; для греков Миклагарда я — лорд калликанзаридов. Я — все это, ты, свинья с молоком вместо крови, и ничего из этого! Я — каунар!

— Я убийца Хроара, Хротмунда Бадонского, Нехтана Вестальфарского, Бьярки Полудана и еще тысяч людей, помимо этих! Я ходил по ветвям Иггдрасиля и сотрясал кости Имира! Я стоял в стене щитов в Хлуайн-Тарбе, за стенами Дублина и на жалких крепостных валах Храфнхауга против певцов гимнов Конрада, Призрачного Волка из Скары! — Гримнир сжал руку с черными ногтями в кулак. — И этой рукой Злостный Враг — этот пожирающий грязь змей, Нидхёгг — был освобожден из своей тюрьмы и напущен на Мидгард! Рукой Гримнира!

Сколльвальд медленно наклонился, откашлялся и сплюнул.

— Все это так, а ты все равно всего лишь рожденный в грязи скрелинг! Ба! Кому нужна рука Гримнира? Это голова Гримнира, которую я отнесу своему отцу! А когда мы закончим с ней, мы обернем ее красивой лентой и отошлем обратно твоему отцу-бастарду!

Гримнир не пошевелился. Он лишь усмехнулся — невеселый звук, похожий на скрежет камней друг о друга; он эхом разнесся по серому ландшафту, испещренному тенями от огней Иггдрасиля.

— Ты должен сделать это первым, сукин ты сын. Однако действуй осторожно… Я не какой-нибудь жалкий скраг!

Сколльвальд улыбнулся, обнажив неровные зубы. Он протянул правую руку и расстегнул позолоченную застежку своего богатого красного плаща, который заструился с его плеч кровавым водопадом ткани, на мгновение привлекшим жадный взгляд Гримнира. И в эту долю секунды, в тот момент, когда Сколльвальд подумал, что скрелинг отвлекся, Сколльвальд нанес удар.

Его копье описало дугу, низко и быстро, его окровавленное лезвие просвистело; если бы оно попало в цель, то перерубило бы мышцы и сухожилия над коленями Гримнира, покалечив его с первого мгновения. Потом Сколльвальд мог бы прикончить Гримнира, в свое удовольствие — и отправить сообщение как скрагам, так и скрелингам.

Но Гримнир не отвлекся; он не был и каким-то тупоголовым мальчишкой. Он отступил на шаг, пропустив копье мимо, и вытащил свой клинок из ножен. Он переменил хватку на Хате, держа длинный сакс острием вниз, и принял боевую стойку. Его единственный глаз сиял смертоносными огнями Хель, горя в вечном полумраке Настронда.

Сколльвальд сражался не как какой-нибудь мерзкий человечишка. Нет, он был быстрым, резким, полным сил и энергии. Промахнувшись, он превратил вес клинка и инерцию движения во вращение, поднял древко копья вверх и ударил себя по плечу. Дерево царапнуло по кольчуге; к концу маневра он тоже принял боевую стойку, положив копье на правое плечо, обхватив древко правым кулаком у щеки и вытянув левую руку. Он слегка сжал копье между большим и указательным пальцами левой руки.

Его улыбка не угасла.

Как и убийственный блеск во взгляде Гримнира.

Скрелинг шагнул вперед, словно собираясь броситься на копье Сколльвальда. Бородатый предводитель Истинных Сынов переместил свой вес вправо, наклоняясь, чтобы выбрать наилучший угол для встречи самоубийственного броска Гримнира.

Только никого броска не последовало. Гримнир просто сделал вид. Рыча, он наклонился, сорвал топор с крепления на поясе и метнул его из-под руки в голову Сколльвальда. Бородовидный топор с короткой рукоятью просвистел над левым ухом ублюдка, заставив его еще больше наклониться вправо. Копье Сколльвальда опустилось, древко выскользнуло из его левой руки. Лезвие царапнуло камень…

Его улыбка погасла.

И вот тогда Гримнир нанес удар.

Со свистом выдохнув воздух сквозь стиснутые зубы, он в два прыжка преодолел расстояние между ними и бросился на более высокого каунара прежде, чем тот восстановил равновесие. Облаченное в кольчугу предплечье врезалось в левую часть головы Сколльвальда, еще больше сместив ее вправо. Из его рассеченной щеки брызнула черная кровь. Удар обнажил место, где соединялись шея и плечо, над воротником кольчуги. Там поблескивала желтоватая плоть, словно приглашение, и Гримнир воспользовался им.

Скрелинг вонзил Хат в мягкую впадину за ключицей ублюдка. Длинный сакс проник глубоко, пропилив легкие и расколов пополам черное сердце. В свои последние мгновения, перед тем как немертвый Настронда забрал его, Сколльвальд, сын Ганга Трехрогого, почувствовал, как железные пальцы Гримнира обхватили его сзади за шею, удерживая на весу. Он почувствовал горячее дыхание Гримнира на своей израненной щеке. «Кровь не имеет значения, свинья, — прошептал скрелинг. — Важны только поступки. Запомни это, когда проснешься с полным ртом грязи, и пусть это послужит тебе уроком». И с этими словами Гримнир плюнул Сколльвальду в глаз и вырвал Хат из свежего трупа, которому позволил упасть.

Сын Балегира встал над своей добычей. Его грудь вздымалась и опускалась; здоровым глазом он поглядел на Снагу и Кётт, которые стояли на коленях рядом с умирающим Блартунгой.

— Принеси мой топор, крыса, — прорычал он. — Я собираюсь отправить его ублюдку-отцу сообщение от себя лично…

БЛАРТУНГА УМЕР прежде, чем Гримнир закончил составлять свое послание Гангу. Юноша вздрогнул, захлюпал кровью, а затем затих. Рядом с ним, держа его за руку, сидела Кётт. Снага сидел у костра в одиночестве; на лице парня было мрачное выражение, когда он тыкал в пылающее сердце пламени своей обугленной палкой. «Он умирал больше, чем все мы», — сказал Снага.

Гримнир сидел на корточках и любовался делом своих рук. Его руки были покрыты слизью от крови, воняли и почернели почти до середины предплечий; пот стекал по носу. Он вытер щеки полами своего гамбезона, костяные и серебряные амулеты в его волосах зашуршали от этого движения. В одной руке сын Балегира сжимал свой сакс. Он оторвал взгляд от трупа Сколльвальда, обнаженного донага и выглядевшего бледным и жалким в вечном полумраке. «Вам, крысам, следовало отправить его полчаса назад», — сказал Гримнир.

— У нас у всех есть соглашения, — ответил Снага. Высокий скраг поднял глаза и хмуро посмотрел на Гримнира. Он встал и неторопливо подошел посмотреть, как идут дела у скрелинга. — Мы клялись, что никогда не вонзим сталь