Судьба Одина - Скотт Оден Страница 7

— Нар! Похоже, что он вернется не через несколько часов, так?

Снага покачал головой.

— Ты не поймешь, что такое умирать здесь, пока тебя не убьют раз или два. Я сказал, что мы приятели, а приятели не убивают своих.

Гримнир пропустил это мимо ушей, насмешливо фыркнув.

Снага посмотрел на голову Сколльвальда и тихо присвистнул от восхищения. Гримнир разинул мертвому каунару рот и проткнул его бледный язык в двух местах. В эти рваные раны он вдел все золотые и серебряные браслеты мертвого ублюдка. Сделав это, он как вырезал слово на лбу Сколльвальда:

FRXR

— Что это значит?

Гримнир издал короткий смешок.

— Аргр[5], то есть. Это может означать многое, но старик Ганг прочтет это, потому что он отправил сына и получил обратно дочь. И еще кое-что напоследок. — Гримнир наклонился и поднял свой бородовидный топор. Он посмотрел на шею Сколльвальда, как лесник на молодое деревце. Ему потребовалось три быстрых удара, чтобы разрубить мышцы и часть сухожилий, и раздробить позвонки; четвертый удар отделил голову от туловища. Гримнир насадил этот ужасный трофей на собственное копье Сколльвальда и вручил Снаге. — Отнеси его туда, где ему место, — сказал Гримнир.

— А если они спросят, кто это сделал?

— Скажи им. — Гримнир поднял тунику мертвого каунара и вытер кровь со своих ладоней и предплечий. — Скажи им, что это сделал Гримнир сын Балегира! Фо! И скажи им, чтобы они искали меня, если у них есть претензии. Они смогут найти меня в Ульфсстадире.

Снага повернул голову и посмотрел на Кётт, которая осталась рядом с мертвым Блартунгой. Высокий вождь скрагов перевел взгляд на отрубленную голову, а затем искоса взглянул на Гримнира. В глазах парня мелькнула злоба.

— Ты хочешь еще больше унизить этого дурака, Сколльвальда? — сказал Снага. — Опусти его в воду, вон там. Ха! То-то будет зрелище, если посмотреть, как этот говнюк будет плескаться в воде без единого лоскутка одежды, в то время как все эти духи воды пытаются откусить от него кусок.

Предложение Снаги было встречено сначала молчанием, а затем взрывом смеха. Гримнир чуть не согнулся пополам; слезы веселья навернулись ему на глаза.

— Клянусь Имиром, парень, — сказал он, хлопая себя по щекам. — Мне нравится твой стиль!

Посмеиваясь про себя, Гримнир стащил обезглавленный труп вниз, к берегу озера. Он оттащил тело за ноги на мелководье, не обращая внимания на камни, которые впивались в спину Сколльвальда. Оно свободно поплыло, черная кровь окрасила воду вокруг обрубка его шеи. Спокойное течение озера подхватило его. Он уже слышал песню сьйоветтиров, круживших вокруг своей жертвы, соблазн плоти и крови оказался слишком велик, чтобы они могли сопротивляться.

— Приятных снов, никудышный негодяй! — Гримнир попрощался с сыном Ганга грубым жестом руки, повернулся и побрел к берегу. Снага стоял под жуткой, насаженной на копье головой Сколльвальда и наблюдал, загадочная улыбка исказила его вымазанное белым лицо. Кётт подошла к нему сбоку, такая же молчаливая, как и ее тезка. Они наблюдали, как Гримнир смывал кровь со своих рук, как вытирал руки о тунику Сколльвальда; они наблюдали, как он натягивал кольчугу и закреплял пояс с оружием на своей тонкой талии так, чтобы топор и длинный сакс были под рукой. И они наблюдали, как он накинул на плечи яркий красный плащ и застегнул его на позолоченную застежку.

— Разделите то, что осталось, или оставьте это воронам, — сказал Гримнир, указывая на то, что они сняли с трупа Сколльвальда: добротную кольчугу, вышитый гамбезон, сапоги, брюки, ремни, все с застежками и фурнитурой из хорошего серебра, кости и тяжелого золота. Он пожал плечами. — Мне все равно. Я иду в Ульфсстадир.

Снага кивнул в сторону Старого Ясеня, огни которого полыхали за облаками словно всепожирающий пожар. Тени, испещренные зеленым и желтым сиянием, оранжевыми и ненавистными оттенками красного, закружились перед ним.

— Нет ни одной дороги или тропинки, которая привела бы тебя туда, — сказал Снага. — Но если ты направишься к Дереву и будешь держаться как можно ближе к гребням и вершинам холмов, то довольно скоро туда доберешься. Честно предупреждаю, приятель: долины и пропасти между ними какие-то странные. У меня мурашки по коже, правда. Думаю, мы не первые и не единственные, кто называет Настронд своим домом.

Гримнир кивнул. Он ткнул большим пальцем в отрубленную голову. «Отнеси эту свинью домой, и увидимся в Ульфсстадире». И с этими словами сын Балегира направился вглубь материка, в направлении окутанного светом титана, Иггдрасиля.

СНАГА ПРИСЕЛ на корточки. Он напустил на себя вид юного обманщика, который принимал, когда избавлялся от длиннозубых свиней, вроде этой. За белой маской-черепом сверкали жестокие глаза, похожие на острия ножей, когда он смотрел, как Гримнир исчезает в темном лесу.

— Гримнир свирепый, — пробормотал он на языке своего родного народа, двергов из Свартальфахейма. — Гримнир отважный. Гримнир глупец!

— Ты не сказал ему, что он сделал, — сказала Кётт. Кошка заговорила низким, сдавленным шипением — женским голосом, голосом девушки, еще не достигшей зрелости, которая умерла на каменном алтаре от меча ведьмы-каунар.

— Да, — ответил Снага, взглянув на отрубленную голову Сколльвальда. — Для нас ничего бы не изменилось, если бы я ему сказал.

— Что теперь? Будем ждать Блартунгу?

Снага кивнул:

— Мы подождем. А потом мы передадим послание этого дурака — вместе с нашим собственным.

ВДАЛИ ОТ свинцовых вод озера Гьёлль Настронд превратился в край тенистых долин и скалистых уступов, где под черными соснами плыли косяки тумана; узловатые ясени без листьев тянулись к окутанным облаками огням своего повелителя, великого Иггдрасиля. Едва заметные тропинки вились сквозь подлесок, некоторые были свежими, другие едва различимы даже для его острого глаза. Гримнир шел по тропинкам, которые вели его вдоль гребней холмов.

Время не имело значения. Час? День? Кто может сказать. Здесь, у истоков Девяти Миров, слабый свет Старого Ясеня никогда не колебался, никогда не двигался. И хотя стремительный шаг Гримнира поглощал мили, пейзаж не терял своей неизменности. Камни и осыпи, ветви и стволы, похожие друг на друга. Тени порхали вокруг него, и в их очертаниях и обличьях он мог различить намеки на мир, который он покинул, на Лангбардаланд — старую Италию — в мире Мидгард, на древнюю империю Румаборг — Рим — с его куполами и арками, разрушающимися памятниками и вечными дорогами. Рим, который стал сердцем царства Пригвожденного Бога на земле.

Гримнир сплюнул.

Почти сто тридцать лет он гонялся за этим потрепанным мешком с чешуей, Нидхёггом, трижды проклятым Злостным Врагом, от