Судьба Одина - Скотт Оден Страница 27

— Ты идиот, маленький скрелинг, если не берешь с собой на войну ничего, кроме ножа!

Гримнир взглянул на клинок и приподнял бровь, глядя на каунара.

— Этот? Ого! Ты не одобряешь, а, червь? Ну, у этого клинка есть история. Последним негодяем, который пал его жертвой этого, был твой милый сын, любитель аргр!

С низким яростным рычанием Ганг атаковал. Он налетел, как буря, его топор окутал тело завесой смерти. Гримнир отступил, и Ганг последовал за ним. Он был таким же блестящим бойцом, как и Сколльвальд, хотя и гораздо более опасным; его топор выписывал в воздухе восьмерки; он широко размахивался и наносил тяжелые удары, выбивая щепки из края щита Гримнира и высекая искры из крошащегося камня, когда промахивался.

Гримнир уворачивался и отскакивал в сторону, продолжая говорить, со свистом выдыхая воздух сквозь стиснутые зубы:

— Твой красавчик выкрикивал твое имя, когда умирал, ты знаешь об этом? — спросил он, уклоняясь от свистящего удара топора Ганга. — Конечно, нет. Тебя там не было! О, как он ревел, когда мой клинок — этот клинок! — вонзился ему в кишки! По самую рукоятку! Снова и снова я вонзал в него этот нож, как ты его называешь! Он плакал, ты, свинья! Плакал и выкрикивал твое имя, надеясь, что дорогой старый папа придет и спасет его. — Гримнир попятился, опасаясь потерять равновесие на неровной поверхности моста. — Я не могу сказать, был ли он мертв, когда я отрубил ему голову…

— ВО ЧТО она играет? — пробормотал Гиф, прищурив проницательные глаза. Он вышел за пределы павильона, направляясь к воде; неосознанно его шаги повторяли движения Идуны. Скрикья подошла и встала рядом с ним. Она была одета в кольчугу и кожу, как и подобает каунару, королеве войны. В руках у нее было копье — тонкое, как ясеневый жезл, но окованное серебром и железом; широкий наконечник тоже был из железа, и на нем были вырезаны руны, говорящие о разрушении. — Что она делает?

Скрикья проследила за его взглядом. На другой стороне залива она увидела бледную тень, которая была Идуной, их матерью, подходившей ближе к кромке воды с поднятым посохом.

— То, что она всегда делает, — прорычала Скрикья. — Она что-то затевает, какую-то новую дьявольщину!

— Что-то со сьйоветтирами?

— Да. Смотри. Под аркой моста… ты видишь?

Он видел. Орда серебристо-белых духов вспенила воду, их лишенные плоти лица были обращены к небу, как будто они ожидали подарка свыше. Не подарка, понял Гиф, а жертву.

— Будь она проклята в самой глубокой впадине Хель! Она превратила весь залив Гьёлль в их ловушку!

— Начинай атаку сейчас же, муж, или отступай! — сказала Скрикья, поворачиваясь. — Быстрее, потому что здесь творится колдовство!

Балегир выпрямился и, прищурившись, посмотрел на Кьялланди.

— Что скажешь, брат-король? Бросим кости или будем ждать до следующего сражения?

Кьялланди встал.

— Объявляй атаку, — сказал он ледяным голосом. — Но забудь пока об этом павлине, Манаварге. Принеси мне голову этой ведьмы! Принеси мне голову Идуны!

РАЗДОСАДОВАННЫЙ, ГАНГ отшвырнул свой щит и обеими руками взялся за рукоять топора. Он занес его над головой, намереваясь нанести удар, который расколол бы щит Гримнира, его руку и голову, которую они защищали, надвое.

— Ублюдок! — взревел каунар.

И тут Гримнир получил то преимущество, которого ждал. Угрожающе зарычав, он уклонился от этого титанического удара. Прежде чем Ганг успел восстановиться, сын Балегира подкрался к нему и ударил его по шее неровным краем своего щита. Он ударил его во второй раз, в третий; железо заскрежетало по стали шлема Ганга, когда Гримнир обрушил град ударов на его голову сбоку. Каунар отшатнулся в сторону, повернулся и со змеиным шипением взмахнул топором вверх и вниз, нанеся удар наотмашь, который разрубил бы Гримнира от бедра до плеча… если бы попал в цель.

Удар, оставивший Ганга широко открытым.

Когда над водой разнеслась длинная, пронзительная нота рога Гифа, Гримнир обошел защиту противника и вонзил острие Хата во впадинку на горле Ганга — между воротником его кольчуги и нижним краем шлема. Он пронзил мышцы и сухожилия, перепилил хрящи.

Топор выпал из онемевших пальцев Ганга; его дрожащие руки нащупали застрявшее в трахее лезвие, пытаясь остановить поток черной крови, хлынувший из раны. Он пристально посмотрел в единственный глаз Гримнира. Красная ненависть соответствовала красной ненависти.

— Попался, червяк, — сказал Гримнир. Он плюнул Гангу в лицо, вытащил из его горла длинный сакс и уже был готов столкнуть его с края разрушенного моста, когда кусочки головоломки наконец встали на свои места. Сьйоветтиры. Они ждали крови…

Он рискнул бросить взгляд на удерживаемый врагами берег и увидел эту ведьму, Идуну, стоящую у воды с поднятым посохом. Она что-то кричала, какое-то слово, которое Гримнир не мог разобрать.

Она тоже ждала.

Ждала, что один из них, израненный и окровавленный, упадет в объятия сьйоветтиров. Ждала, что один из них принесет другого в жертву…

Ганг отшатнулся назад, захлебываясь кровью, его пятки зацепились за разрушенный край. Прежде чем он успел опрокинуться назад, в воду, Гримнир выронил свой щит; его рука скользнула вперед и схватила мокрую от крови бороду врага. Он подтащил Ганга к себе и швырнул его на камни, наблюдая, как ублюдок в последний раз дернулся и умер.

Эхо подхватило звук рога Гифа; в ответ Гримнир услышал скрежет килей о каменистую почву; он услышал выкрикиваемые команды и плеск весел, ударяющихся о воду. Сын Балегира обернулся, когда из-за густого покрова обсаженного деревьями берега в воду бухты вышла дюжина четырехвесельных баркасов. Помимо гребцов и рулевого, на каждом из судов с высокими носами также находилось по десять парней из Ульфсстадира — смесь дисциплинированных каунаров Кьялланди и скрелингов-драчунов Балегира, и даже несколько скрагов с луками и пращами. На носу одной из лодок он заметил Скади, которая уже выпускала стрелы. Они должны были переправиться на большой скорости, чтобы достичь дальнего берега прежде, чем эта ведьма Идуна что-нибудь придумает. Манаварг — совсем другое дело. Этот негодяй махнул рукой; Ньол прорычал команду, и из-за дальнего склона холма показалась разномастная фаланга каунаров в красных плащах — человек двести, а может, и больше.

Дело принимало опасный оборот.

Гримнир приложил два пальца ко рту и свистнул ближайшей лодке. Рука на руле принадлежала старому морскому волку по имени Эльд, одному из людей Кьялланди, который носил украденный римский доспех и щит давно умершего легионера. Он изо всех сил налег на руль и подвел лодку так близко, как только осмелился, к основанию