Судьба Одина - Скотт Оден Страница 26

— Ты должен чувствовать себя польщенным. Манаварг пришел посмотреть, — сказал он. — Ньол и этот маленький поджигатель войны Снага вместе с ним. Последнее знамя… — Гиф замолчал, его глаза горели ненавистью. Он сплюнул. — Идуна.

Гримнир искоса взглянул на него:

— Кто?

Сквозь стиснутые зубы Гиф произнес:

— Моя мать.

Эти два слова остановили Гримнира на полушаге. За все долгие годы, что они провели вместе, наверху, он ни разу не слышал, чтобы Гиф упоминал свою мать; он даже ни разу не произносил вслух ее имени, по крайней мере, в присутствии Гримнира. Идуна. Гримнир всегда считал, что она умерла еще до того, как они добрались до Мидгарда, или не прошла Изменение; выражение лица Гифа говорило о том, что в этой истории было нечто большее — как и ее присутствие во вражеском лагере. И не в качестве пленника, а демонстрируя знамя равного.

— Fak mir[11], — пробормотал Гримнир, следуя за более старшим скрелингом. — Что, во имя Хель, она делает там, с ними?

Гиф не ответил.

Похожий павильон был возведен на их стороне залива; под ним Балегир сидел рядом с Кьялланди, Скрикья — между ними. Гиф был четвертым. Он прорычал Скрикье.

— Как я вижу, виночерпий привел с собой ведьму.

— Манаварг — дурак, — ответила Скрикья, искоса взглянув на их отца. Кьялланди сидел совершенно неподвижно, сохраняя самообладание. Только глаза выдавали его — они стали красными, как кровь, от подавляемого желания убить. Скрикья продолжила: — Он думает, что мы так же страдаем от ностальгии, как и он. Что ее присутствие здесь может смягчить нашу реакцию на его ловушку. Пусть это тебя не беспокоит. — Она повернулась и посмотрела на Гримнира, ее глаза блестели желтым. Ее слова все еще были обращены к Гифу. — Все готово? — Он кивнул ей.

— Хорошо. Давайте покончим с этим, — сказал Балегир. — Мы здесь слишком на виду, и я не верю, что эти оборванцы не попытаются подкрасться к нам сзади.

— Нар! Впервые мы в чем-то сходимся. — Гримнир протолкался через павильон.

— Убей его быстро и не играй с ним, — сказал Гиф. — Ганг — совсем не его сын.

— Я убью его так, как мне заблагорассудится, старый ты мерзавец. Дай им знать, что я иду.

Гиф поднял свой рог и трижды протрубил; из-за воды раздались три звука в ответ. Тут же из вражеского шатра вышла широкоплечая фигура с прямыми ногами. Каунар был одет в длинную кольчугу и шлем, украшенный тремя отполированными рогами — один на лбу, загибающийся книзу, и по одному на каждой щеке, загибающимися внутрь. В руках он держал большой топор, а за спиной у него висел каплеобразный щит.

Обернувшись, Гримнир крикнул:

— Ганг Трехрогий, да?

— Это он, — ответил Гиф.

Гримнир откашлялся и сплюнул.

— Из этого жестяного горшка выйдет неплохой маленький трофей.

Сын Балегира пошел дальше. Внизу, у кромки воды, где шаткий пирс выдавался в залив, он нашел узкую плоскодонную лодку, привязанную к прогнившей свае. До разрушенного моста было пятьдесят ярдов, и, судя по виду воды — молочно-серой, с намеком на что-то, скрывающееся прямо под поверхностью, — было бы безумием пытаться преодолеть реку вплавь. Гримнир взобрался на борт лодки, повесил щит и отвязал фалинь. Он оттолкнулся от причала; ему потребовалось всего несколько взмахов веслом, чтобы достичь болотистого подножия руин. Гримнир поднял голову, чтобы рассмотреть мост здоровым глазом. Разрушенный пролет возвышался над водой примерно на тридцать футов, а веревка с узлами вела к тому месту, где должен был состояться их поединок. Кивнув, он привязал лодку к молодой иве.

У щита Гримнира не было плечевого ремня, поэтому он импровизировал. Он привязал конец веревки к ручке щита за железным выступом. Он засунул лишнюю веревку за пояс, выдохнул и начал восхождение. Рука за рукой, узел за узлом; он карабкался по веревке, как обезьяна, а его щит скрежетал и постукивал за ним, когда он подтягивал его за собой.

Он добрался до вершины руин раньше Ганга. Гримнир первым делом позаботился о деле, подтянув щит и смотав веревку так, чтобы она могла пригодиться в крайнем случае, если ему понадобится быстро выбраться. Только тогда он позволил себе подойти к краю и заглянуть вниз. Внизу вода пенилась и бурлила. Сьйоветтиры, подумал он, нахмурившись. Толпы их собрались в тени разрушенного моста, прямо под поверхностью, и они пришли, зная, что их ждет трапеза из крови и растерзанной лезвиями плоти. Но как? Как они узнали?

Гримнир выпрямился. Он почувствовал, что на него смотрят — и не только его сородичи и товарищи его врага, это уж точно. Он оглядел дальний берег, поросший густым подлеском; он был уверен, что в этих зарослях в изобилии прячутся крысы и черви. Он заметил Манаварга, сидящего на роскошном троне под навесом; бородатый каунар стоял в стороне, а Снага прятался в тени павильона. Пусть это будет Трар, сын Траинна, — поправил себя Гримнир. Однако на открытом месте стояла беловолосая женщина в дымчато-серебристых одеждах, бледная, как альбинос, с пронзительными глазами, сверкающими, как цитрины. Она опиралась на посох из резного дерева. Идуна. Старый Гиф был мудр — он знал сейд и был хранителем знаний, — и это заставило Гримнира более чем заинтересоваться его матерью.

Однако у него не было времени на размышления. Заскрипела веревка, когда Ганг Трехрогий, наконец, подтянулся и тяжело перевалился через край моста.

— Не торопишься, а? — спросил Гримнир вместо приветствия. — Начинаю сомневаться, не нужно ли тебе, чтобы я тебя вытащил, ты, кусок сала.

— Продолжай говорить, ты, нахальный маленький arsegót, — сказал Ганг, тяжело дыша. — Твоя смерть наступит очень скоро.

Гримнир, однако, лишь улыбнулся и еще раз заглянул за край. Как сьйоветтиры узнали?

— Видишь ли ты свою судьбу, скрелинг? — спросил Ганг, снимая со спины каплеобразный щит, выкрашенный в черный цвет, с тремя рогами, нарисованными белым, красным и зеленым. — Потому что она там!

Гримнир цыкнул зубом и сплюнул.

— Нар! Я искал твоего сына, свинья!

Ганг выпрямился во весь рост. Он возвышался над Гримниром; его руки и ноги были прямыми и мускулистыми, а глаза сверкали, как куски раскаленного железа. Темная кожа, густая борода, заплетенная в три косички, и выступающий подбородок. Его клыки были длинными и черными от его собственной крови — он прокусил внутреннюю сторону губ. Он описал топором крутую дугу, держа щит наготове, и сплюнул сгусток крови.

— Посмотрим, каким ты дерзким ты будешь, когда твоя голова будет разрублена по самые зубы, бастард Балегира!

Гримнир приготовил свой щит. Он обнажил