Записки придворного. Изысканные обычаи, интеллектуальные игры и развлечения итальянского общества эпохи Возрождения - Бальдассаре Кастильоне Страница 8

Некоторое время Унико молчал, наконец, вынужденный говорить, он прочитал сонет по вышеуказанной теме, обозначив в нем, что означает буква S. Вначале многие сочли его удачной импровизацией, но поскольку изящество и отделанность текста явно указывали на то, что его нельзя было сочинить за короткий период времени, то все сошлись во мнении, что он составил его заранее.

10. Получив заслуженные аплодисменты в качестве похвалы, синьор Оттавиано Фрегозо, чья очередь говорить наступила, улыбаясь, начал следующим образом: «Уважаемые господа, если бы я стал утверждать, что никогда не испытывал любовной страсти, уверен, что синьора герцогиня и синьора Эмилия не поверили бы мне, ибо знают, что я вполне способен заставить женщину полюбить меня. Однако до сих пор я не допускал подобных попыток, чтобы не разочаровываться от мимолетных успехов.

На самом деле я воздерживался от искуса любви вовсе не потому, что был о себе столь высокого мнения, а женщин считал недостойными себя. Напротив, я полагал, что многие достойны быть любимыми мною, и готов был им поклоняться, но не хотел робко стенать наподобие тех, кто безмолвно нес свою печаль во взоре. Начиная говорить, они сопровождали каждое свое слово множественными и ничего не выражающими знаками, но только плакали, страдали, печалились и хотели умереть.

Так что если любовная искра и загоралась в моем сердце, то я всячески стремился погасить ее, но не потому, что мной владела неприязнь к женщинам, как полагали некоторые дамы, но ради моего собственного блага.

Я также знавал и некоторых других любовников, совершенно отличных от этих страдальцев, которые не только восхваляли своих возлюбленных за добрые взгляды, нежные слова и ласковое обращение, но смиренно переносили все их нападки, называя переменчивое настроение, гнев и пренебрежение своих дам усладой сердца. И мне подобное кажется необычайным счастьем. Находя сладость в ссорах с возлюбленными, которых другие смертельно боятся, думаю, что в любовных ласках они должны наслаждаться высшим блаженством, которое мы напрасно ищем в этом мире.

Итак, полагаю, что этим вечером наша игра должна быть следующей. Пусть каждый мужчина расскажет, насколько он может разгневать ту, кого так сильно любит, и чем он может рассердить ее. Думаю, что те, кому этот сладкий гнев в удовольствие, галантно выберут один из тех случаев, что делает их любовь столь сладостной. Возможно, я наберусь смелости, чтобы немного форсировать мои любовные отношения, надеясь, что обнаружу ту же сладость, какую некоторые считают горечью».

11. Игра тотчас нашла многих сторонников, и все загорелись желанием поговорить на названную тему. Поскольку синьора Эмилия ничего не прибавила, мессир Пьетро Бембо, сидевший рядом с ней, заговорил следующим образом: «Уважаемые господа, я не испытал никакой неловкости от игры, означенной синьором Оттавио, предложившим поговорить о гневе, испытываемом любовником, ибо его проявления могут быть весьма разнообразными и горестными. А в моем случае он еще острее, так что, даже поделившись им, я не смогу смягчить его. Возможно, он даже станет еще более горьким, если я расскажу о случае, его породившем.

Вспоминаю одну даму, которой я служил, возненавидевшую меня по глупому подозрению, сомнению в моей верности, сплетне или навету, сделанному соперником. Мне казалось, что никто еще не испытывал такой боли и таких страданий, как я, тем более что я их вовсе не заслуживал. Ведь они поразили меня не по моей вине, а потому, что ее чувство было недостаточно глубоко.

Она и раньше раздражалась от моих ошибок, но тогда я знал, что сам виноват в ее гневе, и был исполнен чувства вины. И теперь я искал причину в себе, но не мог понять, чем рассердил ту, которую так желал и так ревностно стремился ублажить. И вот это оказывалось еще большей мукой и превосходило все прочие страдания.

Поэтому пусть каждый теперь скажет, могла бы та, кого он так любит, гневаться на него, если он вольно или невольно стал причиной ее гнева. Вот так мы и узнаем, что является большим страданием: гнев той, кого любят, или страдания любящего ее».

12. Все стали ждать, что ответит синьора Эмилия, но она, ничего не ответив Бембо, повернулась и сделала знак мессиру Федерико Фрегозо, чтобы тот продолжил игру, и он тотчас начал: «Синьора, если вы позволите, со своей стороны я охотно одобрю любую из игр, предложенных этими синьорами, поскольку действительно думаю, что все то, о чем они поведали, действительно забавно. Но, чтобы не нарушать традиций, замечу, что любой, кто захочет восхвалить наш двор, не говоря уже о достоинствах нашей синьоры герцогини, которая с помощью своей божественной добродетели способна вознести с земли до небес самые низменные души, что встречаются в мире, знает следующее. И скажет без утайки или лести, что во всей Италии трудно отыскать такое количество кавалеров, славных сами по себе и настолько превосходных и разнообразных в других материях, не только относящихся к рыцарству.

Все они находятся здесь. Следовательно, если где-то и встречаются те, кто заслуживает наименования хорошим придворным и кто способен судить о придворном этикете, то вполне разумно поверить, что все качества уже представлены здесь. Итак, чтобы подавить тех недальновидных людей, кто имеют наглость и бесстыдство заявлять, что способны завоевать имя хорошего придворного, я предлагаю этим вечером следующую игру.

Давайте выберем одного из нашей компании и поручим ему задачу представить совершенного придворного, разъяснив нам необходимые обстоятельства и особые качества, требуемые от претендента на данный титул. И если некоторые из них не покажутся совершенными, пусть любой сможет выступить против. Точно так же, как было в школах философов, где дозволялось возражать любому, кто выдвигал тезис».

Мессир Федерико собирался продолжить свою речь, когда синьора Эмилия прервала его и сказала: «Если это устроит синьору герцогиню, пусть в будущем это и станет нашей игрой».

На что герцогиня ответила: «Мне это нравится».

Затем почти все присутствующие решили, что это была бы самая прекрасная игра, и попросили синьору Эмилию определить, кто начнет.

13. Она повернулась к синьоре герцогине и сказала: «Тогда не будем мешкать, начинайте же, граф Каносса, как обрисовал мессир Федерико. Но не потому, что мы считаем вас хорошим придворным, знающим, что действительно полезно, а потому, что, если вы выскажетесь и ошибетесь, что вполне возможно, игра станет более яркой и нам придется вас поправить. Если же никто не сможет возразить вам, то и тогда игра не будет скучной».

Граф тотчас ответил: «В вашем присутствии я не боюсь никаких возражений и буду говорить правду. – Не обращая внимания на усмешки