Записки придворного. Изысканные обычаи, интеллектуальные игры и развлечения итальянского общества эпохи Возрождения - Бальдассаре Кастильоне Страница 15

Чтобы понять смысл и насладиться умом того, кто написал, читателю предстоит немного потрудиться, и тогда он испытает тот восторг, какой мы обычно испытываем, когда нам удается решить трудную задачу. Если же невежество того, кто пытается читать, настолько велико, что он не может преодолеть эти трудности, то это вовсе не вина писателя. Поэтому его нельзя обвинять в том, что его стиль показался неизящным.

Следовательно, в процессе письма, как я полагаю, только пожилым тосканцам уместно использовать тосканские слова, потому что они прошли проверку временем, прекрасны и позволяют выразить необходимые мысли. Кроме того, они обладают грациозностью и возвышенностью, которые время придает не только словам, но и строениям, статуям, картинам и всему тому, что способно вобрать в себя эти качества.

Часто только своим великолепием и величием они делают дикцию красивой, с помощью добродетели (и грациозности) любую тему, даже самую низменную, так приукрашивают, что ее начинают весьма высоко ценить. Но этот ваш обычай, какой вы так высоко превозносите, кажется мне весьма опасным и часто даже скверным. Если какая-либо речевая ошибка начинает доминировать среди множества других и множиться, то ее сочтут правилом и начнут использовать.

Более того, привычки бывают самые разнообразные, не только в благородных городах Италии речь одних жителей отличается от других. Поскольку вы не ввели ограничение, какой образец считается лучше, весьма вероятно, что им может стать бергамский или флорентийский стиль, который, с вашей точки зрения, окажется истинным.

Следовательно, полагаю, что, если хотим избежать всех сомнений и полностью себя обезопасить, мы должны избрать в качестве модели того, кто с согласия всех считается хорошим оратором, и рассматривать его как постоянного советчика и защитника в любых спорных вопросах.

Таким образцом родного языка должны быть только Петрарка и Боккаччо. Если же этого не сделать, то отказавшийся следовать за ними напомнит того, кто идет в темноте без фонаря и поэтому часто сбивается с дороги. Но если мы не нисходим до того, чтобы следовать хорошим образцам прошлого, то занимаемся подражанием, без чего, впрочем, не обходится никто, стремящийся писать хорошо.

Мне кажется, прекрасным подтверждением сказанного станет обращение к Вергилию, который столь гениально лишил все последующие поколения надежды в том, что они смогут приблизиться к нему и сымитировать его. Пусть они удовольствуются подражанием Гомеру».

31. Тут вступил в разговор Гаспаро Паллавичино: «Наше обсуждение литературных стилей приобретет больший смысл, если вы покажете нам, как должен говорить придворный. Мне кажется, это тем важнее, что ему чаще приходится проявлять навыки устной речи, чем письма».

Вот что ответил Джулиано Великолепный: «Напротив, если действительно отличный придворный должен хорошо делать и то и другое, ведь именно без данных достоинств он вряд ли окажется достойным похвалы. Итак, если граф хочет, чтобы придворный выполнял свои обязанности, он обучит его не только тому, как правильно строить свою речь, но и умению выразительно писать».

Граф ответил следующим образом: «Синьор Джулиано, я никоим образом не могу взять на себя выполнение этой задачи, ибо совершу большую глупость, если начну притворяться и учить других тому, чего сам не знаю, и если бы я даже имел об этом представление, то смог бы только произнести несколько слов. Причем с такой натугой, что никогда бы не сделали люди ученые. Поэтому и не чувствую, что обязан научить их, как писать и говорить».

На это мессир Чезаре ему ответил: «Синьор Джулиано имел в виду умение вести разговор и писать на итальянском, а не на латинском, на котором пишут ученые. Вот почему мы и просим вас рассказать, что вам известно об этом, и простим, если что-то окажется не так».

На это граф ответил: «Я уже говорил, что мы рассуждаем о тосканском языке, поэтому считаю, что синьор Джулиано лучше других выскажется по этому поводу».

Вот что ответил на это Джулиано Великолепной: «Я не стану спорить с теми, кто считает тосканский язык самым красивым. Верно, что у Петрарки и у Боккаччо мы находим множество слов, которые сегодня обычно не используются. Встречаются и те, которые я, со своей стороны, никогда не стану использовать ни в речи, ни при письме. Мне кажется, что если бы они и сами были живы, то не стали бы использовать эти слова».

Ему возразил мессир Бернардо: «Несомненно, тосканцам следовало бы использовать их родной язык, чтобы во всей Италии его знали так же, как и во Флоренции. – Затем мессир Бернардо добавил: – Те слова, что больше не используют во Флоренции, сохранились среди сельского населения, они отвергаются знатью как испорченные и изуродованные временем».

32. Тут вмешалась синьора герцогиня: «Давайте не будем уходить от нашей основной цели, пусть граф Людовико покажет, как должен говорить и писать придворный, не важно, будет ли это на тосканском или на любом другом диалекте».

«Моя синьора, – ответил граф, – я уже говорил, что мне известно об этом, и придерживаюсь тех же правил, как и все. Поскольку вы все же хотите, чтобы я их озвучил, я отвечу, как смогу, мессиру Федерико, чье мнение отличается от моего. Возможно, мне стоит рассмотреть проблему с разных сторон, чтобы доказать, что я прав.

Вот то, что я могу сказать.

Сначала замечу, что, с моей точки зрения, тот язык, который мы считаем грубым, продолжает оставаться молодым и новым, хотя и достаточно долго используется. Поскольку варвары не только нападали на Италию, но и долгое время населяли ее, в результате таких контактов латинский постепенно исказился и испортился, что и привело к появлению других языков, точно так же происходит с реками, образовавшимися в Апеннинах и затем разделившихся на потоки, впадающие в два моря. Точно так же делятся языки, некоторые из них продолжают нести следы латинского. Различными путями они достигают то одну, то другую страну. Тот, что остался в Италии, оттенился варваризмами.

Наш язык долго оставался неоформившимся и вариативным и оттого, что никто не удосуживался писать на нем или придать ему величие и грациозность. Впоследствии его более всего, чем в других частях Италии, усовершенствовали в Тоскане. Все это напоминает цветок, стремящийся возрождаться там, где он появился.

Там, где лучше других мест удалось сохранить нежное наречие и истинный грамматический порядок, смогли приобрести трех благородных авторов, выразивших свои мысли искусно, теми словами и терминами, что допускали обычаи их времени. В то же время думаю, что среди них