Записки придворного. Изысканные обычаи, интеллектуальные игры и развлечения итальянского общества эпохи Возрождения - Бальдассаре Кастильоне Страница 16

Впоследствии не только в Тоскане, но и во всей Италии среди знати и образованных придворных появилось желание писать и говорить более изящно, чем полагалось в этом грубом и некультурном веке, пока еще не улеглись потрясения, инициированные варварами.

И во Флоренции, и в Тоскане, да и в остальной части Италии много слов отбросили, приняв вместо них другие, поскольку перемены в жизни людей сказались и на языках. Если бы сохранились первые сочинения на древнем латинском, нам стало бы ясно, что Эвандер, Турн и другие латинские авторы того времени говорили иначе, чем последние римские правители и первые консулы.

Вспомните, что последующие поколения едва понимали стихи, которые распевали римские жрецы, однако они зафиксировались еще при основателях и из-за религиозного благоговения не менялись.

Точно так же ораторы и поэты постепенно перестали употреблять слова, использовавшиеся их предшественниками. Так, Антоний, Красс, Гортензий и Цицерон не употребляли слов Катона, Вергилий избегал применять слова Энния, точно так же поступали и другие.

Испытывая трепет перед Античностью, они все же не ценили ее настолько высоко, чтобы устанавливать те же преемственные связи, как то делаем мы сегодня. Более того, они критиковали ее, если принципы им не подходили, как это делал Гораций, заявлявший, что его предки совершили глупость, восхваляя Плавта, считая, что имеет все основания начать выражаться новыми словами.

Цицерон не раз осуждал своих предшественников, презрительно заявляя, что в речах Сергия Гальбы слишком силен привкус древности, да и сам Энний презирал своих предшественников за подражание древним. Так что если мы захотим подражать древним, то нам вовсе не стоит этого делать. Заметим, что Вергилий подражал Гомеру во всем, только не в языке.

33. Следовательно, и мы должны всячески избегать использовать эти древние слова, за весьма редким исключением. Мне кажется, что тот, кто применяет их, совершает ошибку. Тот, кто собирается подражать древним, хочет питаться колючками, когда в изобилии имеется мука.

Поскольку вы говорите, что античные слова достойны особой похвалы уже потому, что украшают собой любое высказывание, каждую тему, какой бы низкой она ни была, скажу, что их следует ценить просто сами по себе, без подтекста, избегая мысли, что слова вытекают благодаря божественной душе, и к ним следует относиться с почтением.

Итак, я думаю, что главное, что имеет значение и обязательно для придворного, если он хочет хорошо говорить и писать, – это его знания. Невежественный и тот, кому нечего сказать, вряд ли будет услышан, не говоря уже о том, что он ничего не напишет. Он всегда должен тщательно продумывать то, что хочет сказать или написать, выражая свои мысли как можно точнее и правильнее, а также понятно всем, ибо любые украшения придают речи блеск и пышность, если говорящий обладает здравым смыслом и осторожен в их выборе.

Он знает, как выбирать наиболее выразительные по значению слова, как усиливать их значение, как составлять из них фразы, подобно тому как лепят из воска. Кроме того, он должен организовывать их таким образом, чтобы сразу была видна красота его речи, подобно красоте картины, повешенной в хорошо освещенном месте.

Все сказанное мной относится как к письменной речи, так и к устной. В последней требуются некоторые вещи, которые вовсе не нужны в письменной. Среди них обладание хорошим голосом, не слишком тонким и не таким тихим, как у женщин, но и не громким и не грубым, а звучным, ясным и приятным для слуха. Подобное умение, я полагаю, обуславливается определенными движениями всего тела, без резких и исступленных жестов, со спокойным и уравновешенным выражением лица и игрой глаз, придающих всему облику говорящего грациозность, соответствующую речи. Тогда его речь прозвучит выразительно, сопровождаясь жестами и чувством.

Однако все названные выше усилия будут напрасны, если выражаемые словами мысли окажутся некрасивыми, неискусными, неостроумными, неэлегантными, несерьезными».

34. Тут возразил синьор Морелло: «Если этот придворный говорит с описанной вами элегантностью и грациозностью, то сомневаюсь, что найдется кто-либо среди нас, кто поймет его».

«Напротив, его все поймут, – ответил граф, – потому что способности не исключают изящность.

Мне не хотелось бы, чтобы он всегда беседовал о серьезных материях, равно как и о забавных вещах, играх, состязаниях и розыгрышах, все должно соответствовать случаю. При этом обо всем рассуждал разумно, находчиво и максимально полно, но никоим образом не проявлял себя тщеславным или ребячески глупым.

Пусть он тщательно объясняет значение, соблюдая точность в словах и мыслях, не допуская двусмысленности и высказываясь ясно, даже несколько педантично, поясняя свои мысли. Точно так же во всех случаях, когда ему выпадает возможность высказаться, говорит с достоинством и энергично, вызывая ответную реакцию. Пусть разжигает слушателей или заставляет их реагировать так, как ему того нужно.

Иногда он говорит с такой простотой и искренностью, что слушателем покажется, что говорит сама природа. Позвольте ему убаюкать их своей сладостью. При этом сделать это настолько непринужденно, что слушатель подумает, что говорившему практически не потребовалось никаких усилий, чтобы достичь подобного превосходства, и когда он сам попытается, то окажется, что ему далеко до придворного.

Пусть в своих речах и в письмах наш придворный выбирал не только яркие и изящные выражения со всех частей Италии, но и использовал некоторые из тех французских и испанских слов, что уже приняты согласно нашему обычаю.

У меня не вызовет отторжение, если при случае он скажет primor (превосходно) или acertare (преуспеть), aventurare (удачно рискнув), ripassare una persona con ragionamento (означает выспрашивать или разговаривать с кем-то, чтобы составить о нем полное представление). Или un cavalier senza rimproccio (кавалер без изъянов), attilato (элегантный), creato d’un principe (творение принца) и другие подобные термины, стараясь быть понятым.

Иногда мне хотелось бы, чтобы он использовал несколько слов в переносном значении, переставляя их подходящим образом, как бы прививая их на иную почву. Делая более привлекательными и красивыми, как мы иногда поступаем с предметами, находящимися в поле нашего зрения и в досягаемости. И все для того, чтобы доставить удовольствие тому, кто слышит или пишет. Правда, не решаюсь настаивать, чтобы он образовывал новые слова и речевые фигуры, тактично используя латинизмы, как поступали римляне, формируя слова из греческого.

35. Скажу дальше, что, если среди образованных людей, наделенных талантом и здравым смыслом, как в нашем окружении, найдутся те, кто примет на себя заботу писать на данном языке (в том направлении, как я обозначил), мы скоро увидим результаты и погрузимся в прекрасные обороты и фигуры, ибо на нем можно писать, как и на любом другом.