Записки придворного. Изысканные обычаи, интеллектуальные игры и развлечения итальянского общества эпохи Возрождения - Бальдассаре Кастильоне Страница 13

Все же, чтобы в меру моих сил завершить наш разговор, как в той пословице, что манерам нельзя научить, должен сказать, что грациозность (если она не дана от природы) приобретается телесными упражнениями. Следует начать как можно раньше и учиться у лучших наставников.

Царь Филипп Македонский считал это настолько важным, что в качестве наставника для своего сына Александра выбрал Аристотеля, возможно, самого великого из всех философов своего времени. Он учил будущего императора основам письма и мудрости.

Из тех же, кто нам известны в настоящее время, я назову синьора Галеаццо Сансеверино, главного конюшего Франции, который весьма грациозен. И все потому, что, кроме природных способностей, он сделал все, чтобы обучаться у хороших мастеров, всегда собирал вокруг себя тех, кто отличался от других, и брал от каждого все лучшее, что они знали.

Вспомним, в искусстве борьбы, вольтижировки и использовании разных видов оружия он избрал в качестве своего наставника мессира Монте, истинного и единственного мастера любой формы, требующей силы и способности. Точно так же он поступил в отношении езды, состязаний и демонстраций ловкости, используя самых умелых в своем деле.

26. Итак, тот, кто хочет слыть хорошим учеником, помимо того, что станет хорошо выполнять все задачи, должен изо всех сил стремиться походить на своего наставника и, если возможно, стать ему подобным. Добившись некоторых успехов, было бы очень полезным, если бы он обратил внимание на других людей, занимающихся тем же, и, руководствуясь здравым смыслом, стал бы брать у них все лучшее. Подобно пчеле на зеленом лугу, отделяющей цветы от травы, наш придворный должен заимствовать грацию у тех, кто обладают ею, забирая от каждого то, что ему необходимо.

Однако не стоит походить на нашего друга, который, как вы знаете, думал, что он сильно напоминает короля Арагона Фердинанда-младшего. Он настолько сильно подражал ему, что даже стал трясти головой и кривить ртом, как этот король в старости. Те, кто полагают, что достигнут желаемого, если станут хотя бы в одном походить на великого человека, часто подражают тому, что оказывается его слабостью.

Рассуждая о том, как приобрести грациозность (не тем, кто приобрел ее от природы), приведу общее универсальное правило, которое кажется мне важнее всего, что делают или говорят другие.

Чтобы не удариться в противоположную крайность и избежать излишней претенциозности, ничто не следует доводить до крайности. Нужно все делать непринужденно, пряча свои истинные намерения и показывая, что то, что сделано и сказано, проделано без всяких усилий и экспромтом.

Отсюда я и делаю вывод, что грациозность почти всегда приобретается путем определенных усилий. Потому что всем известно, как сложно добиться чего-то в том, что является редкостью или хорошо сделано. Поэтому легкость, с каковой это проделывается, вызывает высочайшее восхищение. В то время как, с другой стороны, когда мямлят и с трудом выдавливают из себя слово, все это выглядит необычайно неизящно и не вызывает уважения, какие бы грандиозные усилия при этом ни затрачивались.

Соответственно мы можем утверждать, что истинным искусством становится то, что таковым не является. Более того, следует с особой тщательностью скрывать подобное умение, если оно обнаруживается. Ибо, когда оно проявляется, подрывает наше доверие и должным образом не оценивается.

Я однажды читал, что в древности существовало несколько весьма превосходных ораторов, стремившихся убедить всех, что они не обладают привычкой записывать свои выступления. Не выявляя свои повадки, они притворялись, что их речи составлялись как бы сами собой, экспромтом, как будто им был присущ природный дар и помогали прежние занятия и упражнения. Если бы раскрыли их умысел, то люди стали бы относиться к ним с настороженностью.

Теперь вам видно, как усиленные проявления навыков и знаний разрушают изящество во всем. Кто из вас не смеялся над тем, как наш друг мессир Пьерпаоло во время танца передвигается прыжками, когда ноги жестко вытягиваются к носку, а голова остается неподвижной, как будто в него вбили кол. Как в таком неестественном состоянии он способен считать шаги?

Только слепой не заметит в этом неграциозность и искусственность. Во многих из здесь присутствующих видна грациозная небрежность, так можно назвать особенности телесных движений. С помощью слов, смеха, жестов они показывают, что не испытывают никаких трудностей. Чем больше мы думаем об этом, разве мы не заставляем наблюдателя сказать, что они двигаются вполне непринужденно?»

27. Тут, не ожидая своей очереди, вступил мессир Бернардо Биббиена:

«Наконец, наш друг мессир Роберто обнаружил того, кто по достоинству оценил его манеру танцевать, поскольку похоже, что все остальные практически ее не ценят. Потому что его заслуга состоит в том, что он делает это непринужденно и, похоже, не обращает внимания на наше мнение и не думает больше обо всем другом, что вы делаете. Танцуя, мессир Роберто не видит равных себе на земле. Чтобы показать, что он вовсе не думает об этом, он часто позволяет плащу спадать со своих плеч и соскальзывать к ногам. При этом продолжает танцевать ни на кого не глядя».

Затем граф ответил:

«Поскольку вы настаиваете на том, чтобы я высказался, я продолжу говорить о наших ошибках. Разве вы не понимаете, что то, что вы называете небрежностью мессира Роберто, на самом деле является жеманством? Четко видно, что он старается изо всех сил, чтобы вам казалось, что он ни о чем не думает, хотя на самом деле все его поступки требуют особых размышлений. Ведь его небрежность на самом деле показная и неподходящая. Истинное искусство заключается в том, что во всем соблюдается нужная мера.

Так и в случае с выражением небрежности, которая значительна уже сама по себе. Мне кажется неестественным позволять одежде ниспадать со спины, равно как и при одевании (так поступаем мы сами) держать голову слишком прямо, опасаясь не повредить прическу. Точно так же, как на всякий случай прятать в верхушке шляпы зеркало, а в рукаве расческу, заставлять лакея следовать за вами с губкой и щеткой. Подобное внимание к одежде и такая «небрежность» с готовностью ее исправить выглядит вызывающе и противоречит чистой и очаровательной простоте, каковую находим привлекательной у других людей.

Вы сами видели, как неграциозно выглядит наездник, который сидит прямо в седле, наподобие той манеры, что мы склонны называть венецианской, тогда как тот, кто не думает о том, как выглядит, свободно сидит на лошади, держится уверенно, будто находится на земле.

Синьор, носящий оружие, если он скромен, мало говорит, не кичится, нравится и ценится выше того, кто громогласно хвастает о своих заслугах, как будто стремится