Крайние шхеры - Густав аф Гейерстам Страница 4

люку и к рубке. Вот налетает огромный вал и заключает судно в свои холодные объятия. Когда вал проносится дальше, судно опять показывается. Но того, который был у штурвала, уже не видно. Неуправляемое судно становится между волн, носится по ним дальше, трещит и, погружая нос, поднимает корму, на которой огненными, точно фосфором написанными буквами значится название судна "Дельфин".  Такие видения мерещатся Мерте на обрыве, где она сидит, и она не в силах вынести их. Ей не верится, что такое несчастие действительно поразит ее. Ведь она молода и ничего дурного не сделала!.. Жизнерадостность берет верх и ей становится невозможным представить себе, что такие ужасы могли бы коснуться ее.  Она протирает глаза и скоро уже улыбается над своими опасениями. Да, она улыбается счастливой, светлой улыбкой, потому что ей пришло на ум, что может быть уже на следующий день большая, загорелая рука крепко обнимет ее и два голубых глаза будут смотреть в ее глаза, а чьи-то губы будут поцелуями искать ее губ.  Но несмотря на то, что ей удавалось думать о радостях среди своих тревог, Мерта не могла отделаться от мрачных мыслей. Поколениями внедрялся инстинктивный страх перед морем, и этот страх жил в ее сердце, а она была слишком молода и нетерпелива, чтобы оставаться наедине со своими опасениями, которые мучили ее.  Тоска сделала ее находчивой и хитрой. Она издавна знала, что есть средство, единственное средство, к которому следовало прибегнуть, чтобы найти успокоение. Но если она прибегнет к этому средству, она, может быть, выдаст свою тайну? Может быть, над ней будут смеяться? А что в том? Не попробовать ли?  Мерта колебалась еще и осторожно поглядывала вокруг себя на голые скалы, точно опасаясь, что какие-то глаза подстерегают ее в полумраке. Но вдруг она вскочила и быстрыми твердыми шагами поспешила назад в селенье.  Ветер еще усилился. Он дул с такой силой, что платье точно прилипало к телу и обрисовывало всю ее стройную юную фигуру, а сзади подол хлопал и трепался по ветру и, казалось, вот-вот ее сорвет со скалы. Но, не давая себя побороть, Мерта бежала вперед. Она перешла по узкой тропинке через гору. Протоптанная сапогами, подбитыми железными гвоздями, тропинка ясно белела на скалах. За горою, в маленькой долине, где рос тальник, за стенкою кладбища, она оказалась за ветром. Там она перевела дух и быстро побежала дальше по извилистым улицам и неровной мостовой селения.  В голове Мерты была одна единственная мысль: она доберется до домика, в котором жила мать Альбертина, и поговорит с нею. Мать Альбертина была старуха; муж ее погиб на море... Сколько Мерта могла припомнить, эта маленькая, сгорбленная старушка всегда была такой же маленькой и такой же сгорбленной, всегда она летом сидела на лавке, у своей избы, а зимою, когда было холодно, виднелась у окна, на котором стояли горшки с пеларгониями.  Сначала старая Альбертина жила в своей избе одна. Потом, когда вторично пришло несчастие, и муж ее дочери в свою очередь остался в море, молодая вдова переселилась к своей матери, и обе обездоленные женщины жили теперь вместе с детьми младшей вдовы.  -- Лишь бы мать Альбертина не спала и оказалась у ворот! -- раздумывала Мерта. -- Лишь бы я могла поговорить с нею...  Дело в том, что старая Альбертина умела гадать. Она пожила так долго на свете и вынесла столько горя, что научилась предчувствовать беду, не только свою, но и своих ближних. ее отец умер на море; два брата, муж и зять -- последовали за ним. Может быть, поэтому Альбертина всегда знала, когда кого-нибудь ожидала смерть. И, может быть, потому что сама вынесла столько тревог, она умела утешать других.  Когда Мерта приблизилась к избе, в которой жили обе вдовы, она замедлила шаг и пошла на носках, так ей стало страшно, что кто-нибудь услышит ее шаги, заметит, куда она идет, и догадается, по какому поводу. Она остановилась, опять перевела дух, и старалась обдумать. Не без тревоги, в глубине своего молодого сердца, думала она о том, что мать Альбертина могла знать в своем ясновидении... Потому что мать Альбертина видела суда задолго до их появления, видела их так ясно, что могла различать лица людей и считать, сколько рыбаков на судне. Разве не случилось несколько лет тому назад, что она видела за два дня, что старый лоцманский староста должен умереть? А ведь старый лоцманский староста был здоров и бодр, и никто не ожидал, что предсказание матери Альбертины оправдается. II вот, ровно через два дня после того, как ей было видение, он лежал мертвый и холодный на своей кровати.  Это и многое другое знала Мерта, и потому в глубине души она трусила, прокрадываясь между маленькими светлыми домиками, которые толпились за горою в этом единственном защищенном от западного ветра месте. Дыханье сперлось в ее груди, когда она увидела, что мать Альбертина в самом деле еще не спала и сидела на лавке под окном, в крошечном палисаднике, где рос душистый- горошек, со всех сторон защищенный живой изгородью.  Заслышав шаги, мать Альбертина обернулась, а когда она узнала в подходившей Мерту, она ей кивнула головой.  -- Доброго вечера, Мерта. Как у вас дома? -- спросила она.  -- Спасибо, у нас все достаточно хорошо...  Мерта в эту минуту забыла, что было основание к вопросу старухи. Ей пришлось собраться с мыслями, чтоб вспомнить, что сегодня случилось и что поэтому следовало сказать. Но тотчас же она все вспомнила и нужные слова сами пришли ей на уста. Она рассказала медленно и обстоятельно, как родился маленький брат, как мать выдержала все на славу и как много рыбы отец привез из Немецкого моря. Она становилась все спокойнее и довольнее по мере того, как рассказывала, потому что заметила, что старуха слушала с удовольствием. Она все время не упускала из виду того, о чем хотела спросить старуху, и именно потому она рассказывала лучше, чем сделала бы это в другое время. Потому что любовь делала ее хитрой, хотя она сама не замечала этого. Она даже похорошела во время рассказа. Цвет смуглого лица получил от оживления какую-то особенную нежную окраску, а темно-синие, большие глаза подернулись влагой и сверкали под красивыми бровями.  Рассказав, сколько рыбы отец наловил, Мерта спросила, стараясь казаться спокойной, но чувствуя, что сердце перестало биться в ее груди:  -- А ваших вы еще не дождались домой?  Дело в том, что у старухи