Крайние шхеры - Густав аф Гейерстам Страница 5

был внук на ожидаемом судне. Это был мальчик, которому едва минуло десять лет и который не мог работать за мужчину. Но его отец имел долю в судне. Во время осеннего улова волна сорвала его с палубы и, если бы вдове пришлось продать эту долю, ей не осталось бы чем жить; поэтому тогда же, среди бурной ночи, когда на судне еще чувствовалось присутствие души только-что погибшего товарища, оставшиеся в живых девять дольщиков поклялись, что старший сын умершего товарища в ближайшее же лето будет принят на судно в дальнее плавание, не взирая на его малолетство. Девять взрослых товарищей должны были разделить между собою работу десятого, а мальчик -- получить свою долю, как полноправный работник. Так было лучше, чем взять десятым чужого человека. Поворчал только один. Но его голос был заглушен голосами остальных и, когда пришла весна, девять товарищей сдержали клятву. Маленький Альгот отправился с ними в дальнее плавание и уже раз, среди лета, счастливо вернулся домой, привезя свою долю рыбы.  Об этом старая Альбертина должна была теперь раздумывать, когда сидела одна в своем палисаднике. И вот, почему со стороны молодой девушки было вполне естественно заговорить со старухой о невернувшемся еще с моря судне. Она проделала это так осторожно... Она спросила только: "А ваших вы еще. не дождались домой"? Мерта находила, что на основании такой малости ни у кого не могло зародиться подозрений, и она была довольна, что сумела спросить так удачно.  Мать Альбертина не подала вида, что кое-что заподозрила. Она только покачала старой головой своей и проговорила;  -- Нет, мы еще не дождались...  И она замолчала. Тогда Мерта сказала.  -- Разве вы не тревожитесь за мальчика?  -- Нет, -- ответила старуха.  -- Вы что-нибудь... видели? -- спросила Мерта. Слово вырвалось у нее с такой силой, что она сама поняла, о чем спросила только тогда, когда вопрос уже был сделан. И она почувствовала, что сильно краснеет. Но несмотря на то, что она покраснела до самых висков, она твердо смотрела в глаза Альбертине и продолжала, не поддаваясь смущению: -- Правда ли, что вы можете видеть такое?  При обыкновенных условиях мать Альбертина ничего бы не ответила. Трудно сказать, почему она на этот раз была общительнее. Во всяком случае старуха не рассердилась, а посмотрела перед собою каким-то странным взглядом и ответила:  -- Да, это верно: я могу видеть.  -- И вы видели?  Вопрос был произнесен быстро, но очень тихо, еле слышным голосом:  -- Я видела "Дельфина", -- сказала старуха, по-прежнему спокойно и с тем же странным выражением во взгляде. -- Он недалеко. Завтра рано утром он будет виден с площади.  Завтра! Завтра! Точно запело что-то в душе Мерты, и ей пришла страстная охота обнять старуху. Но тогда бы она себя выдала. Так хорошо притворялась все время и вдруг... Она помолчала и заметила, как бы в размышлении:  -- Подумать, что вы можете видеть такое!  -- Не пожелай себе этого, дитя, -- произнесла мать Альбертина.  Мерта этого не слышала. Она уже была на пути домой. Она быстро шла между маленькими низкими домиками селения, которые в полутьме казались скученными еще теснее, и ее сердце сильно билось от радости. Она не обратила внимания на то, что две кошки одна за другой пробежали у самых ее ног. Она даже не остановилась и не плюнула им вслед.  -- Завтра! -- по-прежнему пело в ней. -- Завтра!  Дома она тихонько, босиком взбежала по крутой, узенькой лестнице, вошла в свою комнату и, когда уже была в постели, схватила подушку, крепко сжала в своих объятиях, поцеловала ее и заснула, приложив щеку к грубой прошивке на наволочке.  А на лавке сидела мать Альбертина и тихо улыбалась.  -- Да, да, -- бормотала она. -- Да, да! Хорошо будет Нильсу, когда он вернется. III. Филле Бом  Филле Бом было прозвище одного малорослого, странного человека, жившего посреди селения ближе всех к морю. Он принадлежал к числу наиболее заметных личностей в шхерах. Он тоже бродил и гадал в тот вечер, когда Мерта выдала себя, расспрашивая мать Альбертину, действительно ли она может "видеть" и можно ли ожидать, что Дельфин благополучно вернется домой.  Филле Бом тоже ожидал возвращения Дельфина и у него были свои соображения, почему это судно могло задержаться в море дольше всех остальных. Как сказано, Филле Бом отличался некоторыми странностями и все, что его касалось, имело эту окраску странности. Его изба была необыкновенна. Она была построена лицом к морю и так близко от воды, что из окна можно было удить крабов и мелкую камбалу. Боком изба стояла прямо против крутой скалы, так что из этого дома не спускались по лестнице, а, наоборот, сразу карабкались в гору и только поднявшись в уровень с крышей, могли идти дальше без помехи. Одежда Филле Бома была тоже замечательная. Она состояла из сильно потертой синей куртки, на которой прежде были золоченые пуговицы и которая, вероятно, была когда-то верхней частью виц-мундира, но теперь походила на что угодно, -- из шапки, принявшей от старости особенный серо-зеленый цвет, и в холодные дни, из длинной крылатки, подаренной Филле Бому каким-то господином и украшенной большими роговыми пуговицами. Странность жены Филле Бома заключалось в том, что она всегда боялась, что он напьется и прибьет ее. Правду сказать, Филле Бом действительно был единственным пьяницей на острове, что тоже принадлежало к его особенностям. Другой его особенностью было то, что Бом держал собаку, чего на тесном острове, из опасения разных неприятностей, рыбаки вообще не делали. Разумеется, собака была необыкновенная. Это была помесь пуделя с таксой, вследствие чего получилось странное явление, что при острой морде и сложении таксы собака была покрыта курчавой шерстью пуделя, которая имела какой-то печальный вид над низенькими кривыми ногами собаки. Прозвище собаки было в сущности Филакс. Но на всем острове ее знали только под кличкой "Фили-бом", составленной очевидно в подражание странному имени этого странного человека.  Фплле Бом при крещении, получил имя Филиппа в честь своего отца, которого уменьшительно звали, как и вина теперь, Филле. Но вот однажды случилось, что во время пирушки по случаю удачного лова макрели одному из товарищей пришло в голову перекрестить Филле в Филле-Бома [Бом по-шведски --промах. (примеч. переводч.)], вследствие замечательного промаха, сделанного когда-то Филле по тюленю и которым любили дразнить старика, чтобы его подзадоривать. Прозвище привилось и старый Филипп,