Океанский пляж - Анатолий Исаевич Милявский Страница 9

— Подожди, Рашид. Сейчас…

Он нагнулся к Исхакову, запахнул полы его плащ-палатки. Расстегнул свой ремень, негнущимися пальцами сделал петлю. Протянул ее Рашиду.

— Держи крепче. Сможешь?

— Не надо, Ваня…

— Держи, говорю!

Исхаков слабо кивнул и взялся за лямку. Бойко забросил за спину оба автомата, перекинул ремень через плечо и сделал шаг. Лежащий на плащ-палатке Исхаков, словно раненый на лодке-волокуше, медленно поехал по снегу. Заледеневшие полы плащ-палатки были теперь вроде саночных полозьев.

Шаг, еще шаг, еще полшага. Еще шаг… Нет, далеко не уйти. Какой тяжелый, однако. Рука совсем онемела. Стоп, отдохнем. Еще шаг, еще, еще… Рашид застонал. Бедный Рашид. Ему еще тяжелее. Нога, наверное, распухла. Только бы не замерз. Еще шаг…

— Не надо, Ваня… Брось, Ваня!

— Молчи!

Он шел и яростно ругался — так было легче. Он выплевывал слова навстречу летящему снегу и шел, думая о том, чтобы не свалиться, стараясь уловить слева сквозь вой пурги ритмический грохот океанского прибоя.

Пар валил из его рта. В глазах что-то вспыхивало. Иссеченное снегом лицо горело. Ноги были тяжелыми, как чугунные болванки. Проклятая пурга, конца ей не видно…

И вдруг впереди сквозь стену снега забрезжило пятно голубоватого света. Прожектор. Значит, они идут верно. Бойко сдернул автомат и дал очередь. Ему хотелось плакать, спазма схватила горло.

Он уже не помнил, сколько шагал, проваливаясь в снег, как тянул ремень онемевшей рукой. Голубоватый прожекторный глаз вспыхивал все ближе. Собачий лай послышался впереди, и из белого мрака вышли человеческие фигуры.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Даже старожилы не помнили такой ранней и сильной пурги. Снеговая туча обложила небо на несколько десятков километров. Ледяной ветер набирал силу с каждой минутой.

В океане, проваливаясь в тяжелую черную волну, слал сигналы бедствия сейнер «Корсаков». У него вышел из строя двигатель, сорвало грузовую лебедку, по заснеженной палубе катались оторвавшиеся бочки.

По дороге в порт спасательные команды откапывали занесенные по самые крыши автомашины. На аэродроме стояли, как огромные закоченевшие птицы, неотправленные самолеты, понемногу обрастая ледяной коркой. Возле шасси ветер наметал островерхие сугробы. Механики беспрерывно грели воду и масло. Аэродромная гостиница была переполнена, пассажиры спали на скамьях и даже на разостланных на полу газетах. Никто уже не смотрел с надеждой на табло, где вывешивали очередную метеосводку.

В окрестностях порта замерзло семь человек, застигнутых бураном в пути.

…Снежная буря ревела над заставой. На скале, едва различимый в мутно-белой пелене, нервно вспыхивал маяк, словно мигал красным от бессонницы глазом.

В заснеженных окнах капитанского домика всю ночь слабо желтел свет. Майоров, накинув китель, дремал в кресле возле телефона, иногда вскидывался, когда чудился звонок. Но дежурный по заставе Козыренко молчал. Уже несколько часов не было связи с постом на пляже. Оттуда успели сообщить, что ведут розыск патруля, попавшего в пургу…

Зазвонил телефон. Майоров схватил трубку, но не сразу поднес ее к уху. Крупная рука его слегка дрожала. Потревоженная звонком, проснулась жена капитана, включила ночник. В трубке зазвучал сдержанной радостью голос Козыренко:

— Живы, товарищ капитан.

Майоров глотнул воздух, провел рукой по груди, слушая, что рассказывает старший лейтенант.

— Ах ты черт!.. Ну, спасибо, Козыренко. Оба?

— Оба.

— Ну, спасибо тебе. Как состояние, обморозились?

— Есть немного. Исхакова принесли. С ногой что-то. То ли вывих, то ли еще хуже. Бойко на себе вытащил.

— Живы! Даже не верится. В таком переплете чего не бывает. Прямо расцеловать тебя готов.

— Меня-то за что?

— Ты представляешь, если бы погибли?! Такие молодые хлопцы, кровь с молоком. В мирное-то время.

— У нас здесь мирного времени не бывает.

— Это тебе легко говорить, у тебя детей еще нет. А родителям каково? Ладно, еще раз спасибо за вести. Молодец все-таки этот Бойко!

— Молодец.

— Пошли вездеход. Да утепли как следует. Как на седьмом?

— Порядок.

Капитан повернулся к жене:

— Живы, мать…

Та посмотрела на него, выпростала из-под одеяла руку, погладила по плечу.

— Ложись, на тебе лица нет. Чаю согреть?

— Ничего, теперь спать спокойно буду.

Уже когда капитан лег, спросила тихо:

— Кого искали, Федя?

— Один — Исхаков Рашид, ты его знаешь. Такой симпатичный, вежливый.

— Знаю.

— Другой — Бойко. Тоже из нового пополнения. Высокий, цыгановатый, парень с перцем. Он, между прочим, Исхакова на себе вытащил. Ладно, спи.

…Их нашли в километре от домика-дежурки. Старший наряда сержант Долгунец, уже потерявший надежду увидеть их живыми, только бормотал от радости.

Бойко сам шел до дверей домика, и только когда ударила в лицо душная волна натопленного жилья, упал: подкосились ноги. Очнувшись, увидел склонившееся над ним губастое, непривычно серьезное лицо Сысоева. У того дрогнул голос:

— Жив, дружище. Ну, молодчина, так и нужно. Ах ты, Ванька-встанька…

Иван отвернулся, оперся на локти, чтобы подняться. Его подхватили сильные руки Гогуа.

Исхакова принесли на плащ-палатке. Он был в сознании, только слабо стонал и шептал что-то. Через день его отправили на вертолете в госпиталь. Бойко даже не успел с ним попрощаться… Уже потом узнал, что у Рашида перелом лодыжки.

У Ивана были слегка отморожены пальцы на руках. Сначала его тоже хотели послать в санчасть, но он отказался. Лечить его взялся старшина домашним способом — смазывал пальцы свежей сметаной, добавляя настой столетника. Ничего, отошли пальцы. Только немного покалывало на холоде.

Первые дни Ивану было неловко от всеобщего подчеркнутого внимания. Перед строем Майоров сказал коротко:

— Бойко на заставе первый год, а проявил себя, как настоящий пограничник. Выполнил нашу первую заповедь: «Сам погибай, а товарища не бросай». На таких можно положиться.

Иван стоял в строю, глядя чуть поверх фуражки капитана и чувствуя, как жарко становится лицу. Хорошо, что стоял во второй шеренге — никто не мог заметить. После построения ждал обычных шуточек и подначиваний, но их не было.

Старший лейтенант Козыренко выпустил специальный боевой листок. Там была статья «Смелый поступок нашего товарища» с фотографией Бойко в центре. Фотография, правда, неважная, из личного дела: Иван на ней испуганно таращился. Обычно боевые листки меняли, а этот остался висеть в ленинской комнате. И Бойко, заходя туда на инструктаж, старался не смотреть в сторону этой стены.

Его представили к нагрудному знаку «Отличник погранвойск» — первого из нового пополнения.

Только старшина не подавал виду, что произошло что-то особенное. По-прежнему смотрел на Бойко пристально-испытующе, и во