Океанский пляж - Анатолий Исаевич Милявский Страница 10

«А что, собственно, случилось? — думал Бойко. — Разве я сделал что-то особенное?»

Эта мысль, словно возвратившаяся после наркоза боль, впервые кольнула его, когда он, укутанный в тулуп, ехал с пляжа в кабине вездехода. С тех пор все чаще звучал в ушах чей-то жесткий голос, кто-то невидимый упорно и безжалостно разглядывал его.

«Признайся честно, что это случайность. Разве ты не испугался там, на пляже? Просто так случилось, что Исхаков сломал ногу и обессилел. Ведь ты мог оказаться на его месте. Просто так получилось… «На таких можно положиться», — сказал капитан. Он уверен. А ты? Чем же ты лучше других? Сысоев лучше тебя стреляет, Осмоловский за пояс заткнет по следопытному делу, а Гогуа — по самбо.

Так что, если уж повесили твой портрет на стену, тянись на цыпочки, отрабатывай аванс. Отрабатывай, Ваня Бойко».

Голос звучал насмешливо и жестко. Но Иван ощущал вместе с тем, как что-то выпрямилось в нем, какая-то новая сила, не подвластная этому голосу.

* * *

В конце октября застава стала на лыжи.

Капитан не шутил — снегу под въездной аркой намело метра на три с гаком. Правда, проходили под ней не пригибаясь. Но достать рукой верхнюю планку можно было запросто.

Этот день, ветреный и морозный, со скучным облачно-серым небом, запомнился Бойко.

Когда надел новенькие «финки», вдыхая запах ремней и лыжной мази, почувствовал себя почти счастливым. Обжал рукавицами палки, попробовал крепления, оттолкнулся, легко заскользил по снежному насту, чувствуя, как с каждым движением нарастает привычная уверенность, как длинней становится шаг и спокойней дыхание. Если бы не тяжесть автомата на груди, он мог бы представить себя на лыжной прогулке. Лихо съехал по склону, круто развернулся, так что снежная пыль взметнулась из-под лыж. «Это жизнь!» — подумал весело. «Цепочка лыжников наверху стояла неподвижно, но он знал, что за ним внимательно следят. В белых маскхалатах пограничники напоминали легендарных красноармейцев из кинофильма «Падение Кимас-озера», который Бойко еще мальчишкой видел в поселковом кинотеатре. «Вот бы сфотографироваться», — мелькнула мысль.

Он уверенно «елочкой» поднялся по склону, крепко отталкиваясь палками. Внутренне заклинал, чтобы какой-нибудь непрошеный камень не оказался на пути, не испортил ему дела. Камень не попался. По лицу старшины понял, что тот доволен. Лицо было непроницаемо, но глаза выдавали.

— Становитесь в строй…

Иван стал на свое место. Стоявший рядом Гогуа незаметно, но крепко подтолкнул его в бок, что означало: «Сила!»

Старшина неторопливо проехал перед строем раз, другой, словно раздумывал о чем-то. На лыжах держался уверенно, но доморощенный стиль был все же заметен. «Скольжение неполное, слишком много силы вкладывает», — машинально отметил Иван и сейчас же одернул себя за эти мысли.

Дятлов остановился, оглядел всех восьмерых, крепко воткнул палки в снег.

— Смирно! Занятия дальше проведет рядовой Бойко. Каждому пройти по кругу вон до того распадка. На спусках осторожно. Командуйте!

И отошел в сторону.

Это был день торжества Ивана. Ах, какой славный был день — ветреный, холодный, с нудной завывающей поземкой.

— Слушай мою команду, — крикнул срывающимся голосом, — стоять вольно. Рядовой Гогуа — вперед!

Гогуа, похожий в маскхалате на огромного снеговика, послушно выкатился, тараща черные глаза и старательно работая палками. Автомат казался непривычно маленьким на его могучей груди. Неуклюже пошел по лыжне. Лыжи то и дело разъезжались. Чем-то неуловимо напоминал он медведя на задних лапах. Бойко сжал зубы, чтобы не фыркнуть. По глазам стоящих в строю видел, что и они еле сдерживаются. Старшина безучастно стоял в стороне, курил, сняв рукавицу.

— Стой, Гогуа.

Иван подъехал к нему. От Гогуа валил пар, как от самовара.

— Ногу сгибай вот так. Не дави, что есть силы. Синхронно старайся, понял? Не торопись…

Гогуа согласно кивал отдуваясь. Лицо его выражало величайшую готовность сделать все, что ему скажут, лишь бы усмирить разъезжавшиеся лыжи. Сказал жалобно:

— Дьявол их забери, не слушаются.

— Ничего, получится. Давай потихоньку.

Гогуа сделал зверское лицо и вдруг, яростно оттолкнувшись, заскользил вниз по склону. Несколько секунд он катился, подняв палки, потом покачнулся, забалансировал отчаянно и рухнул в снег, тяжело перевалившись через голову.

Кто-то ахнул. «Вот тебе и руководитель», — пронеслось в голове у Бойко. Не оглядываясь, он понесся вниз, на помощь. Гогуа лежал на спине, раскинув ноги с лыжами, словно противотанковые надолбы. Лицо его было запорошено снегом. «Не дай бог, сломал ногу» — холодея, подумал Иван.

— Как ты, Рашид? Не ушибся?

Гогуа медленно поднялся, отряхивая снег, буркнул:

— Все тебе Рашид мерещится.

* * *

Исхаков вернулся только под Новый год.

В это утро Бойко дежурил на том самом посту наблюдения, где когда-то принял нерпу за нарушителя. Домик-времянку утеплили, в углу поставили печку, но ветер все-таки задувал в щели, и Иван то и дело принимался постукивать валенками, согревая ноги. Донимали пальцы на руках, особенно правый указательный — видимо, ему тогда, во время пурги, досталось больше всех. Перед тем, как крутить колесико наводки на бинокле, снимал перчатку, отогревал пальцы дыханием.

Три цвета господствовало в окружающем мире: белый, серый и черный.

Белыми были сопки, дальний, косо срезанный конус вулкана. Белесым было небо, уже много дней не видевшее солнца. Черными были облизанные волнами камни у самой воды и острые ребра прибрежных скал, где снег не держался из-за ветра. Оловянно-серым был океан. Казалось, его волны вот-вот остановятся, застынут на бегу. Но они продолжали с тупой и унылой яростью обрушиваться на берег.

В этом однообразном пейзаже была своя жестокая красота.

Бойко обшаривал окулярами дальние скалы, когда дверь распахнулась и в нее втиснулся старшина. Махнул рукой вытянувшемуся Ивану, стал стаскивать скрипучие лыжи. В домике остро запахло снегом.

Дятлов был в белом маскхалате, но из-под него виднелся пестрый шарф, явно невоенного образца. «Жена связала», — догадался Бойко и сейчас же привычно подумал: «Демаскирует».

— Погреюсь у тебя, ветер собачий. Не возражаешь?

Иван не возражал.

Старшина лениво полистал журнал наблюдений, потом отложил его и неожиданно посмотрел на Бойко хитроватым и вместе с тем торжественным взглядом. «Неспроста пришел», — мелькнуло у Ивана.

— Сколько на твоих серебряных?

Иван, недоумевая, посмотрел на свои часы — у Дятлова на запястье поблескивал хронометр. Что он, время хочет сверить? Было двадцать минут четвертого.

— С Новым годом вас, товарищ Бойко, — сказал старшина, подымаясь во весь рост. Улыбка раздвинула его твердые губы: был доволен, что застал Ивана врасплох. — Уже двадцать минут, как наступил.

Верно! Ведь сегодня тридцать первое декабря. Он и забыл, что у них все раньше.