Птенчик - Кэтрин Чиджи Страница 45

что она так долго болела и у меня не возникало сомнений, что ее больше нет. А теперь то и дело казалось, будто я вижу Эми — на площадке, или в толпе ребят, выбегающих из школьных ворот в конце учебного дня, или возле аквариума, где она смотрит на Сьюзен с чудесной новой лапкой. А-а, вон Эми, думала я, надо с ней поговорить — и тут же спохватывалась: это всего лишь обман зрения.

Миссис Прайс сняла со стен наши рисунки с экскурсии к прибрежным скалам и велела мистеру Армстронгу их сжечь. Никто не говорил про кражи, про обвинения — и уж конечно, ни слова про бумажки, которые раздала нам миссис Прайс. И про то, как она при всех назвала Эми воровкой. Чутье нам подсказывало, что об этом нужно молчать.

На уроке мы изучали легенды и мифы маори. Миссис Прайс, сидя на стуле у доски, читала нам про Мауи[17] и его братьев — о том, как давным-давно дни были слишком коротки, потому что солнце очень уж быстро перебегало по небу. Надоело Мауи и его братьям жить почти все время в темноте, и спустились они в огненную яму, где отлеживалось по ночам солнце, и поймали они солнце в ловушку. И отколотил Мауи солнце священной челюстью, и оно, избитое, утомленное, стало ползать по небу еле-еле. Мы рисовали иллюстрации к мифу — как солнце бьется в силках, как ползет по небосводу израненное, окровавленное. И у нас тоже дни становились длиннее, теплее.

Меньше месяца до свадьбы.

Однажды, вскоре после похорон, миссис Прайс попросила меня задержаться в конце учебного дня, я ждала привычных поручений — но оказалось, что родители Эми попросили вернуть им вещи из ее парты, так не могла бы я их занести? Я ведь ближе всех знакома с ее семьей.

— А Дэвид не может забрать? — спросила я.

Миссис Прайс покачала головой. Братишку Эми родители перевели в другую школу.

Мы с миссис Прайс достали из парты тетрадки Эми и Библию, ароматные наклейки, от которых пахло ягодной эссенцией, тюбик с клеем, скрученный улиткой, огрызки цветных карандашей. Стопку блестящих пятидесятицентовых монет, на которые так никто и не позарился. Шарик ртути, замурованный в прозрачной игольнице, который мог распадаться на капельки. Две библиотечные книги, уже просроченные, — повести о школах-пансионах, о чудаковатых учителях французского, о танцах до утра и о крепкой дружбе.

— Пожалуйста, пожелай от меня семье Фан всего самого доброго, — попросила миссис Прайс.

Когда я, оставив велосипед, зашагала по подъездной дорожке к дому, он показался мне нежилым. Газон — всегда подстриженный коротко, чуть ли не под бильярдный стол — зарос, почтовый ящик ломился от рекламных листовок. Паутина под козырьком крыльца, грязь на коврике у двери. Я постучала и стала ждать; школьный рюкзак оттягивал плечи. Тишина в доме. И наконец чуть слышные шаги: кто-то в мягких тапочках ступает по ковру.

— Что ты хотела? — спросила миссис Фан, открыв дверь.

— Принесла вещи Эми.

— А-а... да? — Миссис Фан говорила медленно, с трудом, как после снотворного.

— Книги и остальное, из школы. Вы их хотели забрать. — Я достала все из рюкзака, попыталась выпрямить тюбик клея.

— Да, хотели. — Но миссис Фан ничего у меня не взяла.

— Кто там? — Мистер Фан тоже появился в дверях, придерживая за ошейник Бонни.

— Джастина, — ответила миссис Фан. — Принесла из школы вещи Эми.

Теперь мне неловко признаться, но тогда я надеялась, что меня позовут в дом, пригласят к обеду. Я помогла бы убрать посуду — вытирала бы тарелки с синими драконами, с прозрачными снежинками и звездочками.

— Положи вот сюда. — Миссис Фан указала на столик возле двери в прихожей.

Они не уступили мне дорогу, пришлось нагибаться, тянуть руки через порог, и ртуть в прозрачной игольнице распалась на крохотные серебристые шарики. Бонни рванулась ко мне, заскулила, но мистер Фан ее придержал. В доме не пахло стряпней миссис Фан — пахло чужими запеканками, размороженными, разогретыми. Пахло увядшими цветами, которые давно пора выбросить. Пахло пылью. С порога видна была полка с благовониями в гостиной, и фотографии, и китайские статуэтки, и Богиня милосердия, будто на страже дома. И снимок Папы Римского в полный рост на стене. Сухая веточка кипариса с Вербного воскресенья завалилась за рамку фотографии, лишь кончик торчал наружу, как хвостик уховертки.

Я откашлялась.

— Вот что спросить хотела, — начала я, — про записку. Про записку Эми.

— Спрашивай, — отозвался мистер Фан.

— Ну... — Я снова откашлялась. — Я хотела знать, что она написала. Объяснила ли почему...

— С чего ты вдруг забеспокоилась об Эми?

Кровь прилила к щекам, я стала заикаться.

— Я... я всегда... она всегда...

Они стояли рядом, молча глядя на мои мучения.

— Спасибо, что принесла ее вещи, — сказал наконец мистер Фан. И начал закрывать дверь.

— И еще, вам самые добрые пожелания от миссис Прайс, — добавила я, и глаза его сверкнули.

— Передай этой женщине, чтоб духу ее не было у нас в лавке. Слышишь?

— Миссис Прайс? — переспросила я. Что успела им рассказать Эми?

— Да, кому же еще!

Я кивнула.

— Простите.

— Тебе есть за что просить прощения, есть за что.

Я хотела спросить, что он имел в виду и как мне все исправить, но он указал на меня пальцем — знак, что пора уходить, решила я.

— Простите, — повторила я, но мистер Фан уже захлопнул дверь.

Оттуда я поехала на велосипеде к миссис Прайс убирать. Не застав ее дома, открыла дверь своим ключом и первым делом стала мыть на кухне посуду. Ножи в меде и масле, колючие от засохших крошек, кофейные кружки со следами помады. Я смахнула в ведро мусор с тарелок: шкурку от бекона, хрящи, обглоданные кости, остатки капустного салата, вялый ломтик помидора, скорлупу от вареного яйца. На подоконнике стояла давно забытая чашка с какао, шелковистая пенка уже затянулась мягкой белой плесенью. В холодильнике я нашла пластиковую бутылочку с недопитым диетическим коктейлем. Отхлебнула — вкусно: что-то сладкое, тягучее, как клубничная жвачка.

На столе в кухне лежала брошюра с круизного лайнера.

На обложке корабль рассекает синий морской простор, в голубом небе парит белоснежная чайка, крылья сверкают на солнце. Мокрым после мытья посуды мизинцем я перелистнула страницу. Люди загорали на пустынных пляжах, улыбались, держа тарелки с фруктами в номерах люкс. Сидели в роскошных ресторанах, где блестел, как лед, хрусталь, а повара предлагали изысканные закуски. Смотрели друг другу в глаза, пока официанты выносили мороженое в огне. Танцевали на палубе на фоне алого заката, позировали в масках для плавания, играли в казино. Их развлекали артисты: танцовщицы канкана, кукловод с марионеткой в точно таком же, как у него, костюме.

Я закрыла брошюру — пусть лежит как лежала.

Миссис Прайс все не было.

Я вернула бутылку в холодильник, во рту остался привкус. Горечь. Химия.

Дверь в гостевую спальню в конце коридора и на этот раз не поддалась. Где может храниться ключ? Его не оказалось ни на крючке возле задней двери, ни в ящике под телефоном, ни на холодильнике, ни в авторской стеклянной вазе, которая будто плавилась, ни в письменном столе среди скрепок, зажимов, ножниц и дыроколов. Я зашла за дом, попробовала снова заглянуть в окно, но шторы были задернуты наглухо.

Я вернулась в дом с черного хода, и тут же миссис Прайс открыла парадную дверь.

— По чашечке чая? — предложила она, бросив сумку и ключи