Письмо из аппаратной - Андрей Андреевич Калашников Страница 4

Филипп, ответь мне, пожалуйста, что-нибудь, иначе я умру.

А. Н.».

К письму была приложена фотография. Филипп дважды перечитал текст, жадно наслаждаясь короткими строками, испытывая нечто странное, непередаваемое. Он не мог разобраться в своих чувствах. Затем спрятал письмо и вернулся в расположение, где, ворочаясь на кровати, его с нетерпением ждал Чутов.

– Ну что?! – шипел он, изнемогая от нетерпения и хитро едва слышно посмеиваясь, чтобы не услышали сержанты. И начал тихонько напевать из известной песни: – Твои карие глаза, твои сладкие уста…

– Да перестань ты, – перебил его Филипп, почесывая кадык.

– От кого письмо-то?! – не унимался Алексей. – От любимой небось? Вижу, что от любимой, меня не обманешь! А глаза-то горят, сейчас из орбит выпрыгнут!

– Да перестань ты, говорю. Так, от старой знакомой…

– От старой знакомой, как же! – спародировал его Чутов. – Знаю я таких знакомых, у меня тоже есть парочка. Своей вон сказал: не дай бог, ты меня не дождешься, узнаю – вернусь и прибью! Всю дурь, говорю, из тебя выбью, ты на всю жизнь запомнишь! – он поежился на кровати, и кожа его в районе шеи блеснула как-то странно в свете фонаря.

– Леша, почему ты всегда такой шумный? – со вздохом произнес Филипп. И внезапно он как будто вспомнил что-то: – Что это у тебя на шее?

Чутов резко сжался и похолодел, натягивая одеяло, как будто увидел призрака, что было ему совсем не свойственно.

– Что на шее? Ничего у меня нет на шее, – ответил он, и голос его слегка дрогнул в конце. Он сглотнул и стал отворачиваться, делая вид, что хочет спать.

«Но я же видел», – только подумал про себя Пронин, но не произнес этого вслух, боясь обидеть товарища.

Кровать Каруззо располагалась далеко от Филиппа с Алексеем, а ведь как хотелось поговорить с ним сейчас. «Алексей – он, конечно, хороший парень, но слишком простой. Он мне не даст тех советов, что дал бы Каруззо».

Так лежал Филипп долго. В изоляторе он отоспался, и теперь сознание его бодрствовало. «Вот бы поставили снова в наряд с Каруззо. Хотя нет, нечего и надеяться. Такого совпадения больше не случится. Надо было использовать тогда свой шанс. Но тогда еще не было письма».

Мысли Пронина путались, и он уже почти начал засыпать, как вдруг краем глаза заметил какое-то движение в глубине коридора. Дневальным в ту ночь был рядовой Войнов – хитрая личность. Он подкупал сержантов, пресмыкался перед ними, в роте его не любили. Не то чтобы его боялись, но кто знает, что он выкинет, увидев солдата, бродящего по казарме после отбоя. Лучше, чтоб он не знал, так покойнее.

Но вот Войнов покинул свой пост и шмыгнул в комнату сержантов. Часы над входом в казарму показывали половину второго. И Пронин использовал этот момент.

Он в несколько прыжков на цыпочках подобрался к кровати спящего, укутавшегося в одеяло Каруззо. Стояла гробовая тишина. И вдруг кто-то цепко схватил Пронина сзади за ногу. Филипп вздрогнул. Медленно поворачиваясь и вглядываясь в темноту, он уткнулся в чьи-то колючие глаза, пристально смотревшие на него. Это был Каруззо. К губам его был приложен палец.

Не успев еще прийти в себя, Филипп услышал его ровный шепот:

– Иди, – Каруззо кивнул в сторону выхода. – Я пойду через пять минут.

Филипп рванул к выходу. Сердце его билось как бешеное. Что хотел сказать ему Каруззо? Почему он не спал? Мысли вихрем проносились в голове, пока, пригибаясь, Пронин добрался до выхода. Он рванул дверь: заперто!

В этот момент на лестнице послышались шаги. Филипп замер. Что делать? Над входом горел свет, и он был здесь как на ладони. Шаги приближались, послышался короткий стук в дверь. «Сейчас на стук выйдет Войнов, и все, конец». В панике озираясь, Филипп обнаружил в шаге от двери небольшой выступ в стене – негодное прикрытие, но делать нечего. Молниеносно юркнув туда, Пронин замер, задержав дыхание. В эту секунду вернулся Войнов.

Вытянувшись по струнке и сделав тупое лицо, Войнов сдвинул щеколду. Это пришел Кручинский из наряда по парку.

– А-а, ты! – протянул Войнов, и хитрая ухмылка вернулась на его лицо. – Я думал, кого это черт принес посреди ночи!

Кручинский направился вглубь казармы, а Войнов поспешил обратно в комнату отдыха, позабыв закрыть дверь.

Пронин аккуратно выскочил в дверной проем и оказался на лестничной клетке. Через несколько секунд он был на улице и притаился за курилкой в тени берез.

Вскоре осторожно вышел Каруззо.

– Иди за мной.

Они, пригибаясь, перебежками обогнули угол казармы и очутились с обратной стороны, где деревья росли гуще и не было света. Здесь их никто не мог увидеть. Из трубы столовой поднимался последний пар, пахло какой-то невкусной едой. В густой траве стрекотали кузнечики.

Филипп стоял, жадно уставившись на Каруззо, улавливая в темноте очертания его острых скул.

– Что ты хотел мне сказать? – начал он, пытаясь скрыть волнение. Немного помолчав, Каруззо ответил:

– Ничего. Это же ты меня разбудил, – он почти зевнул.

Пронин остолбенело уставился на Каруззо, даже в темноте это было заметно. Возникла неловкая пауза, которую нарушил Витя:

– Зачем ты вышел из казармы?

– Ты же сам кивнул в сторону выхода, – еще более поражаясь, выпалил Филипп, не замечая, как повышает голос.

– Тише-тише, – Каруззо отвел его поглубже в тень деревьев. – Я тебе кивнул в сторону санузлов, гений. Кто ж знал, что тебя понесет на улицу.

– Зачем тогда ты… – Филипп не успел закончить, Каруззо перебил его:

– Сперва я скажу тебе, как мы сделаем. Времени у нас мало. Кручинский уже вернулся. Остался только Самойлов. Этот очень медлительный, придет без десяти. Это наш единственный способ попасть обратно в казарму. Иначе придется лезть вон туда в окно, – и он указал наверх на окно, где горел свет. – Теперь я тебя слушаю.

Пронин немного помолчал, затем сказал:

– Почему ты не спал?

– Читал, – просто ответил Каруззо. – Ты ведь хотел поговорить о письме, не тяни.

– Не ври мне! Как ты мог читать в темноте? – взорвался Филипп.

– Успокойся, солдат, – осторожно оглядываясь, ответил Каруззо. – Очень просто. Моя кровать стоит у прохода, туда падает свет из коридора.

Пронину нечего было ответить. Он помолчал, затем сказал:

– Да, я хотел поговорить о письме. Оно от девушки.

– Я знаю, – тут же парировал Каруззо.

– Господи, откуда? – недоумевал Филипп.

– У тебя на лице это написано, Ромео.

– Понимаешь, я не знаю… Я не могу разобраться в своих чувствах, – Филипп запинался. – Мне кажется, она