Камень небес - Валерий Викторович Дмитриевский Страница 13

Как-то утром, придя в диспетчерскую, я увидел там незнакомого парнишку чуть постарше меня. Он сидел за столом и заполнял заявку на полёт. Павла Сергеевича не было. Я поздоровался и спросил у диспетчера:

– Ну что, Евгений Степанович, как обстановка сегодня?

– Нормальная. Прогноз хороший.

– А что, ПОХ отлетался? – кивнул я в сторону парнишки. – Тогда моя очередь, кажется.

– Поговори с Борей сам, – сказал Евгений Степанович.

– Откуда ты взялся, Боря? – спросил я. – Павел Сергеевич тебе ничего про меня не говорил?

Паренёк поднял голову.

– У нас авария на буровой, срочно нужно метчики отправить. И коронки кончились. Тигран Вартанович договорился с ПОХом.

И он снова продолжил писать.

– Ну вы даёте! – только и смог сказать я. – Евгений Степаныч, как это? Я третью неделю хожу, а тут раз – и на матрас!

– А я-то что? – поднял брови диспетчер.

– Но вы же должны какую-то очерёдность устанавливать. Ведь мне всего час нужен! А я столько дней улететь не могу.

– Да ничего мы не должны. Вы сами между собой насчёт очереди договаривайтесь. Наше дело – корабли принимать и отправлять. А если ПОХ уступил рейс геологам, это их дело.

Я вспомнил слова Андрея и понял, насколько он был прав. Мы тут – чужаки пока что, поэтому не имеем права голоса. И что толку, если я скажу Павлу Сергеевичу, что он нехорошо поступает. Я ему не сват и не брат. А с начальником геологической экспедиции, с этим Тиграном Вартановичем, он, наверное, не одну бутылку выпил.

Евгений Степанович ответил на вызов пилота по рации, поговорил с ним и сказал Боре:

– Рудницкий на подлёте.

Я открыл дверь и вышел на крыльцо – покурить, чтобы успокоиться. Минут через пять появился Боря и тоже закурил.

– Наглость – особое счастье, – сказал я ему. – У меня там человек последние сухари доедает. А у тебя железо какое-то.

Боря затянулся и передразнил:

– «Какое-то»… Ты хоть слышал про Снежное месторождение? Ты знаешь, что оно на контроле у министерства? Уникальные руды, крупнейший объект. И если хоть одна буровая остановится дольше чем на один день, будет большой скандал.

– Слышал, представь себе. Вот только я раньше тут что-то тебя не встречал.

– Да у нас туда дорога есть. Всё снабжение по ней идёт. Вертолёт – это на крайний случай. Дорога, конечно, так себе. В состоянии «лес повален, но не убран». Но обходимся. А тут бульдозер сломался, который её от снега чистит. И авария на скважине, как назло. Форс-мажор.

Я не знал, что это такое. Но спросил, будто знаю:

– И когда он кончится?

– Минут сорок туда, столько же обратно. Ну, там посидит минут десять, – сказал Боря. – Не обижайся, земеля, государственное дело.

– А я, по-твоему, туризмом занимаюсь? У нас тоже месторождение намечается. – Я не слишком и преувеличил, потому что в этом сезоне мы собирались начать разведку одного из наших участков бурением.

Боря прислушался:

– О, летит!.. У вас намечается, а у нас уже есть. О чём разговор…

Я цеплялся за последнее, что осталось:

– А тебе не мимо Гоуджекита? А то бы меня по пути забросил…

– Ты что, это же в другую сторону, – свистнул Боря.

– А если рейс за наш счёт? Какая тебе разница, когда твои метчики с коронками прилетят – в два или в четыре? А вы деньги сэкономите.

– Ну какая это экономия – рублей четыреста. Несерьёзно. Да и такие вещи сам Тигран Вартанович решает. Но вряд ли он разрешит. А ты и не успеешь. Вон Рудницкий садится.

Боря, выкинув бычок, развернулся и скрылся за дверью. Увидев, что он исчез, я решился на авантюрный ход. Боря наверняка же сам не полетит, просто передаст пилоту груз. Чего ему мотаться туда-сюда. И я пошёл к вертолёту.

Рудницкий, коренастый мужчина с лицом, покрытым коричневой кожей в носорожьих складках, выйдя из кабины, что-то говорил подошедшему технику. Я перехватил его, когда он направился в диспетчерскую, и коротко рассказал ему про свои проблемы. Он шёл и молча слушал. Я стал излагать суть.

– Вы сейчас на Снежное полетите. А что, если меня сначала забросите? Я потихоньку залезу, никто не увидит… Это не совсем по пути, но вы, может быть, скажете, что какой-нибудь снежный фронт обходили, поэтому время потеряли… Ну нет у меня другой возможности попасть на участок! А груза всего килограмм сорок, он здесь, в порту.

– Ну, ты придумал! – изумился Рудницкий, взглянув исподлобья своими маленькими глазками и совсем став похожим на носорога. – Какой фронт, по прогнозу никакого фронта нету. Погода звенит на триста километров вокруг. А как мне лишнюю посадку объяснять? Да наверняка с подбором. Или пломбу ломать, барограф вручную подкручивать?..

Он, насколько я мог сообразить, снизошёл до объяснений лишь потому, что до такого фантастического предложения мог додуматься только полнейший дилетант. И я отстал, пока он совсем не рассвирепел. Получается, что опять ляпнул не подумавши. Оказывается, есть такая штука, как барограф. Что он там показывает, я не знал, но, видимо, его по кривой не объедешь.

Вот почему так бывает? Делаешь вроде бы всё, что можно, и даже то, чего нельзя, придумываешь разные способы, чтобы добиться результата, и всё это оказывается совершенно бесполезно… Я стал представлять, что бы ещё мог сделать на моём месте Андрей. Или кто-то другой. Нет, кажется, я вроде бы всё испробовал. Может, причина в том, что я не так себя поставил? Или нет: не сумел себя поставить – здесь, в аэропорту. На нашей базе сумел, а здесь не получилось. И меня никто тут всерьёз не воспринимает, хотя общаются вроде охотно. Но что-то мешает мне подняться на ту последнюю ступеньку, на которой со мной будут разговаривать как с равным. Нет, правильно рассуждал Андрей: дело будет двигаться туго, пока не заведутся тесные связи, личные знакомства. А для этого нужно время.

Напиться, что ли, от безысходности? Вообще-то я никогда не чувствовал влечения к выпивке. В армии с прапорами да летёхами употреблял в основном за компанию. А на «гражданке» мы только дома с отцом выпили немного за мой дембель да с Андреем за встречу хорошо посидели. Но моё положение становилось каким-то совсем трансцендентным. Проходили мы