Камень небес - Валерий Викторович Дмитриевский Страница 12

Спрыгнув с подножки, я увидел гладкую снежную равнину, где никаких строений не было. Только вдаль от дороги тянулась линия совсем уж низких столбов с проводами. Где же посёлок? Лишь подойдя ближе по натоптанной в снегу тропе, я увидел, что почти все дома заметены снегом вровень с крышами, а к откопанным дверям надо спускаться вниз по снежным ступенькам. Я пошёл по тропе дальше, но людей так и не встретил. Отцы семейств, конечно, на работе, а жёны и дети в такую пургу дома сидят. Тропа вывела на пробитую бульдозером в снегу дорогу. Это была траншея с отвесными бортами высотой метра три. По ней я вышел к дальнему краю посёлка и тут немного в стороне увидел торчащую из снега железную трубу, из которой шёл синеватый дымок. Труба выходила из такого же щитового домика, какие у нас на базе строил Матвеич. Спустившись к двери, я постучал. Дверь открыл мужчина с азиатским лицом, и я понял, что угадал.

– Вы Семён? – спросил я.

Он ответил утвердительно.

– А я геолог, из города. Гуреев к вам приезжал? Он должен был деньги привезти.

– Приехал он, приехал, – закивал Семён. – Вчера вечером. Деньги привёз. Совсем кончились, кушать не на что.

– А где же он?

– В тоннельный отряд поехал. Ремонтировать ему что-то надо. Сварка нужна. Скоро вернётся.

Пришлось сидеть и дожидаться. Я стал спрашивать Семёна про житьё-бытьё, не скучно ли ему.

– Почему скучно? Дрова колоть надо, печку топить надо, покушать что-нибудь варить. Вон радио мне оставили, слушаю, – показал он на маленький транзистор на лавке.

– Снегу-то сколько. Не боитесь, что однажды совсем завалит и не выйдете?

– Снег – хорошо, в доме тепло. Если бы не снег, дрова давно бы кончились. Кто мне привезёт? Тоннельщики электричеством греются. – Семён отвечал охотно, видно, редко ему приходится с кем-то поговорить. – А совсем не завалит. Люди же кругом. Знакомые есть. Откопают.

– А лавина не может сойти?

– Здесь не сойдёт. Здесь перевал. А дальше, в долине Кунермы, лавины бывают. Но там не живёт никто.

Семён подбросил дров в железную печку, обложенную кирпичами, и предложил:

– Чай наливайте.

Я не отказался. Семён открыл банку сгущёнки. Потом сказал, продолжая не оконченный для себя разговор:

– И здесь никто никогда не жил. Зачем посёлок построили? Дома заносит, дорогу заносит, каждый день бульдозер чистит.

Он раскурил короткую трубочку. Я предположил:

– Построили, потому что здесь тоннель рядом.

Семён, попыхивая дымком, возразил:

– Здесь только шахта. Как раз в середину тоннеля. Сюда можно было из Гоуджекита ездить, из Гранитного. Зачем здесь жить?

– Ну, не знаю, – ответил я. – Наверное, были какие-то причины.

– Причины такие, что думать не хотели. Почему меня не спросить, других не спросить? Здесь каждую зиму так.

Я бодро сказал:

– Народ молодой. Трудности вытерпит. Зато железная дорога будет в глухой тайге. Нам повезло, что мы рядом с такой стройкой живём.

– Железная дорога – наверно, хорошо, – проговорил Семён. – Но и плохо.

– Как это?

– Соболь уйдёт, олень уйдёт. Рыбы меньше будет. Далеко в тайгу ходить придётся.

Он пососал погасшую трубочку, выбил пепел у печки и продолжил:

– Город хотят строить на Байкале. Зачем город? Много людей – Байкалу плохо. Мыться будут, стирать будут, в туалет ходить будут. Всё в озеро потечёт. Тепло надо? Надо. Значит, уголь будут сжигать, дым, сажа на озеро полетит. Люди в лес пойдут – пожары будут. Где людей много, всегда лес горит.

– Если так рассуждать, – неуверенно возразил я, – то мы до сих пор жили бы на деревьях. Покорение природы – это путь к прогрессу…

– Пусть будет прогресс. Но не надо, чтобы лес горел, чтобы зверя и рыбы не было… Хочешь мяса – убей столько, чтобы самому поесть и других угостить. Хочешь рыбы – поймай себе и другим оставь. А эти приехали и сетками реки перегораживают. Или с вертолёта изюбрей стреляют. Иногда только голову с рогами забирают, а мясо бросают.

– Кто «эти»?

– Кто… Которым каждое утро приветы передают. – Он показал на приёмник. – Герои, говорят.

– Ну, не все же такие, – заступился я. – Они вон как работают.

– Работают, да. А всё равно плохо.

Разговор стал меня тяготить. Семёну ничего не докажешь. Хотя и он тоже прав. Это вечный спор о пропорциях добра и зла, если речь заходит о вмешательстве в дела природы. У меня в голове крутилось затёртое: «Лес рубят – щепки летят», – но тут вошёл Гуреев и очень удивился, увидев меня.

– Не нашли лыжню?

Я рассказал ему про свои приключения, умолчав только о своей попытке переночевать в распадке. Мы выпили по кружке чаю, распрощались с Семёном и поехали к себе.

10

Пока я пытался попасть на участок пешим порядком, вертолёты, оказывается, не летали – не было керосина. Поэтому Павел Сергеевич, когда я в очередной раз заикнулся о своём полёте без очереди, посмотрел на меня, как лев на антилопу, и ничего не сказал. С утра часто не было погоды, стоял густой туман, который расходился только к обеду. И у поховцев так и оставалось несколько человек в тайге. Хитренко, отлетав месячную саннорму, убыл в город, его сменил другой пилот – Рудницкий, который был местным и жил недалеко от аэропорта. А я так и болтался каждый день по надоевшему маршруту. Коробки с продуктами и мой рюкзак со шмотками мы с Гуреевым перевезли в камеру хранения, чтобы, если вдруг откроется какая-нибудь оказия, всё было под рукой. Альберт, выходя по утрам на связь, говорил бодрым голосом, но чувствовалось, что в одиночку ему непривычно и тоскливо. Из продуктов у него остались макароны и рыбные консервы. Да немного муки, из которой он что-то стряпал вместо хлеба. Ни сахару, ни чаю не осталось, и ему приходилось пробавляться голым кипяточком. Сигареты он начал строго экономить, и я посоветовал ему вообще бросить курить – такой случай удобный! Но он, похоже, скорее согласился бы голодать, чем остаться без табака. И когда он успел так втянуться? Ведь пацан совсем. Наверняка ещё в школе начал баловаться. А вообще он был молодец, конечно. Не Лёха Данилов.

Чтобы чем-то заниматься, я стал помогать плотникам. Они справлялись и вдвоём, но я прямо навязался. Сергей, увидев, что я довольно умело обращаюсь с топором и молотком, стал поручать мне мелкие самостоятельные операции. Глядя на меня, Матвеич, замученный совестью, большую часть времени проводил