Птенчик - Кэтрин Чиджи Страница 13

Она попросила его выполнить написанное на бумаге задание, и он прочитал и зажмурился. Попросила написать предложение, и он написал: “Что я здесь делаю?” Попросила взять в правую руку листок бумаги, обеими руками свернуть вдвое и положить на колени. Попросила нарисовать циферблат со всеми цифрами, чтобы стрелки показывали одиннадцать.

Я видела, как он расстраивается от малейшей ошибки, чувствовала, как сгущается напряжение в тесном кабинете с белоснежной койкой, моделью мозга и тревожной кнопкой. Перекошенный циферблат. Мир задом наперед.

В кафе Эмма достает из сумочки зеркало, изучает свое отражение. Хмурится. Подкрашивает губы блеском.

— Славно выйти на люди, — повторяет отец. — Там нас пичкают растворимым. — Он отпивает еще глоток. — И все-таки мне там очень хорошо.

1984

Глава 7

На следующей неделе миссис Прайс стала давать мне все больше поручений, и я неизменно соглашалась. Я распечатывала задания и тесты, вертя ручку копировальной машины, хранившейся в канцелярском шкафу; миссис Прайс взяла с меня обещание не подглядывать, потому что это нечестно по отношению к остальным, и я не подглядывала, слово даю. Я собирала в монастырском саду маргаритки, астры и веточки алиссума для алтаря Девы Марии и чистила аквариум, где жила Сьюзен, самочка аксолотля. Миссис Прайс принесла ее в начале учебного года для живого уголка, и мы сгрудились вокруг аквариума, разглядывая это диковинное существо. Аксолотли — их еще называют мексиканскими ходячими рыбами — на самом деле никакие не рыбы, а хвостатые земноводные, родственники саламандр, объясняла нам миссис Прайс, но саламандры, когда вырастают, переселяются на сушу, а аксолотль на всю жизнь остается личинкой: живет в воде и не теряет свои ветвистые жабры. Поначалу мы каждое утро бегали к аквариуму поглазеть на Сьюзен, но очень скоро к ней привыкли, она была уже не в диковинку. В тот день аквариум давно пора было чистить, и я осторожно пересадила Сьюзен в пластиковый лоток — миссис Прайс говорила, что кости у аксолотлей мягкие и они очень нежные, хрупкие. Пока я меняла воду и чистила стекло, Сьюзен смотрела на меня золотистыми глазами и шевелила бахромчатыми жабрами, растопырив пальчики, удивительные, почти человеческие. Я вынула из аквариума большие плоские камни, пластмассовый сундучок, керамический горшок, где она любила прятаться, и вычистила их зубной щеткой, протерла листья искусственных растений. Затем вернула Сьюзен в аквариум и скормила ей червячка — Сьюзен схватила его и проглотила в один присест.

В лавку я опоздала на час, и отец был недоволен.

— Я думал, с тобой что-то случилось. Надо же, взяла и не пришла.

— Я была с миссис Прайс, — объяснила я в оправдание. — Помогала. Ничем опасным не занималась.

— Да, но я-то откуда знаю? Что ж ты не позвонила?

— Не было мелочи на телефон-автомат. — Вранье: я так увлеченно помогала миссис Прайс, что начисто забыла позвонить отцу.

Я ушла в подсобку разобрать и привести в порядок новый товар — вымыть ящики для цветов, начистить до блеска хрусталь.

Чуть позже отец принес пустые ценники и стал вешать на товары, с которыми я уже закончила.

— Сто пятьдесят долларов? — Я взяла в руки чайник “Роял Далтон”.

— Прошу, пойми, — сказал отец, — кроме тебя, у меня никого больше нет. — Забрав у меня чайник, он написал на ценнике “175”.

— Понимаю, — кивнула я. И указала на набор серебряных бутылочек: — Двести?

— Больше. — Голос у него все еще был недовольный.

— Сделать тебе шницель на ужин?

Отец со вздохом достал десятидолларовую бумажку, заправил мне за ухо выбившуюся прядь.

— Туда и обратно.

Мясная лавка мистера Пэрри была за углом, неподалеку от овощной лавки Фанов, и я на ходу помахала миссис Фан. Она разворачивала апельсины, завернутые в лиловую папиросную бумагу, и складывала пирамидой, на каждом апельсине красовалась зеленая наклейка-звездочка; Эми стояла за прилавком. “Что это такое?” — спросил у нее покупатель, указав взглядом на горку авокадо. Рядом был газетный киоск с кричащими журнальными обложками под проволочной сеткой: “Сенсация! Репортаж из княжеского дворца Монако”, “Что значит, когда тебя называют насильником”, “Удивительные поделки из прищепок”, дальше — химчистка: “Кожа и мех”, “Шторы”, “Свадебные платья”. И наконец, мясная лавка — красно-белый кафель, козырек над большой витриной, а на витрине связки сосисок, горы фарша, отбивные на стальных подносах, украшенных веточками искусственной петрушки. На стекле перечислены толстыми белыми буквами товары дня. На крюках подвешены окорока.

— Рад тебя видеть, Джастина, — улыбнулся мистер Пэрри.

С мамой я часто сюда захаживала, а с отцом мы давно здесь не появлялись, проще было покупать все необходимое в новом супермаркете: фрукты, овощи, мясо.

— Не мешало бы тебя подкормить. — Мистер Пэрри, подмигнув, протянул мне ломтик любительской колбасы, совсем как в детстве; я поблагодарила и съела. — Как вы там управляетесь?

— Хорошо, спасибо, — ответила я. От колбасы осталась жирная пленка на руках и губах. Я смотрела на весы, пока мистер Пэрри отрывал от толстого рулона кусок бумаги и заворачивал шницель. Больше он ничего у меня не спросил.

Примерно в это время начались кражи, хоть вначале мы ничего не заподозрили. У Карла пропал ластик с роботом R2D2, у Линн Пэрри — полосатый шарф, который она связала сама, у Ванессы Камински — прозрачный зонтик в форме купола. Джейсон Асофуа потерял штрих-корректор, а Джейсон Моретти сказал: красть такое — просто дурость, он же у тебя высох. У меня пропал ватный шмель, которого сделала для меня медсестра из зубного кабинета, он висел в парте, в дырке для чернильницы, и покачивался на веревочке всякий раз, если поднять крышку. Когда я принесла его в класс, Эми старалась скрыть зависть, но я заметила ее взгляд, когда раскачивала шмеля, чтобы он кружился и танцевал. Впрочем, у Эми тоже был подарок из зубного кабинета — немного ртути в прозрачной игольнице, если ее встряхнуть, она то разваливалась на серебристые шарики, то вновь соединялась. Все мечтали ее заполучить, но как раз она-то и не пропала.

Когда у меня потерялся шмель, я вытащила все учебники, поискала под партой, даже в пенал заглянула — но маленький пушистик с прозрачными крыльями и чернильными точками вместо глаз исчез, как и ручка с парома, подарок от мамы. У Паулы потерялся пластмассовый смурфик-лунатик, самый редкий в коллекции смурфиков, все о таком мечтали; мы уговаривали родителей заправляться на бензоколонках “Бритиш Петролеум” — только там продавались эти фигурки. Найдется, утешали мы Паулу, а она рыдала: нет, нет, он совсем пропал, да не просто пропал — украли. Но бывает же, что вещи теряются, так? То одно неизвестно куда девается, то другое. А мы еще дети, растеряши, разве нет? А потом и у миссис Прайс кое-что пропало: средь бела дня исчезла из сумочки розовая перламутровая помада. Миссис Прайс глубоко опечалило, что один из нас вор; она-то думала, в школе Святого Михаила нам прививают совсем другие ценности. Мы все друзья — кто же крадет у друзей? Мы же одна команда — одна семья. Неужели вор рассчитывает уйти безнаказанным? Мистера Чизхолма она тревожить не хочет, но если надо, поговорит с ним. Мы слушали, опустив глаза, ведь миссис Прайс имела право подозревать любого из нас.

— Говорила же я, у нас завелся вор, — сказала Паула, упиваясь своей правотой, хоть никакая правота смурфика-лунатика не вернула бы. Ее отец все заправки в городе объездил в поисках такого же, но такие больше не продавались.