Вехи. Три десятилетия в зеркале венгерской литературы - Аттила Йожеф Страница 4

называемого неонационализма министр культуры граф Куно Клебельсберг. В массах распространяли звучные лозунги о мифической венгерской расе, о ее «избраннической миссии» и «культурном превосходстве». В школах ученикам прививали крайне шовинистические взгляды, воспитывали детей в духе антисемитизма, ненависти к соседним народам, в первую очередь к славянам. Бедность и нищету приписывали условиям мирного договора, который страна была вынуждена заключить после первой мировой войны, а внимание недовольных пытались направить от социальных бедствий в сторону призрачных мечтаний о «Великой Венгрии», господствующей над всей территорией Карпатского бассейна.

Полуфеодальное экономическое и общественное устройство Венгрии делало из нее живой паноптикум в центре Европы. Если какой-нибудь западный историк собирался изучать остатки феодализма, ему достаточно было купить железнодорожный билет и приехать в Венгрию. Здесь он воочию мог убедиться в существовании таких учреждений, обычаев и общественных слоев, которые в более развитых странах Европы исчезли уже в эпоху промышленной революции. В 1920—1930-е годы, когда широкое развитие естественных наук одним прыжком раздвинуло горизонты человеческого познания, в период исследований Бройля, Шрёдингера, Хейзенберга и Юкавы, в годы рождения квантовой теории и теории мезонов в Венгрии каждый десятый человек был неграмотным. Нищету и отсталость страны режим Хорти сделал достопримечательностью, которую показывали иностранным туристам. Тысячами съезжались они в Венгрию и с наслаждением, граничащим с ужасом, обозревали саманные халупы деревень, солончаковую равнину в Восточной Венгрии — Хортобадь, где на протяжении многих километров глаз человека не встречался с каким-либо творением людских рук. Характерно, что для иностранцев в этот период именно Хортобадьская степь — пуста — стала символом Венгрии. Пуста — слово, которое в венгерском языке означает не только равнину, но и однообразную, голую, бесплодную землю. Наряду с пустой, символом страны стала нищета, бедность, хотя Алфельд и Дунантул по природным условиям могли быть одним из богатейших в Европе сельскохозяйственных районов. Но земля не принадлежала крестьянам. 27 % земли в стране составляли латифундии площадью в многие тысячи хольдов, 18 % — имения от 100 до 1000 хольдов, и все они находились в руках аристократии и помещиков. В то же самое время у 1,6 миллионов сельскохозяйственных пролетариев земли не было совсем, а полтора миллиона крестьян-бедняков владели всего лишь 9 % обрабатываемой земли. Кроме Испании, Португалии и стран Балканского полуострова, нигде в Европе не было социального неравенства таких размеров.

По данным переписи 1930 года, в соответствии с ярко выраженным аграрным характером страны, рабочий класс составлял лишь 21 % населения. В 1931 году 66 % капитала промышленных акционерных обществ находилось в руках иностранцев. Кроме Албании, Венгрия была единственной страной в Европе, где продолжительность рабочего дня не ограничивалась никакими законами. В соответствии с этим более 25 % рабочих имело 10-часовой рабочий день. Поддержание заработной платы на низком уровне было весьма легким делом, ибо существовала мощная резервная армия рабочих, которую питала постоянная аграрная перенаселенность. От введения пособия по безработице правительство решительно отказывалось. Социальные мероприятия — страхование по болезни, врачебная помощь — далеко отставали от социальных мероприятий в развитых промышленных государствах. Процент смертности был самым высоким в Европе (в 1935 г. — 15,3 %). Недовольство рабочих находило свое выражение в борьбе за повышение заработной платы, в забастовках и демонстрациях, но фашистское полицейское государство было сильнее. Наиболее знаменательной была всеобщая забастовка и демонстрация в Будапеште 1 сентября 1930 года, подавленная лишь после многочасовой схватки между безоружными демонстрантами и полицией с воинскими частями.

В этот период, когда в Венгрии считался еретичеством даже буржуазный либерализм, лучшие из венгерских писателей взяли на себя задачу представлять интересы общества. Венгерская прогрессивная литература эпохи между двумя мировыми войнами носила разоблачающий характер. Крупнейший венгерский прозаик того времени, Жигмонд Мориц, с удивительной силой раскрывал нищету крестьянства, его зависимое положение и выносил беспощадный приговор венгерским помещикам — джентри, трутням, гордо называвшим себя «историческим» классом. В начале 30-ых годов возникло большое литературно-политическое движение, называемое движением «народных писателей». «Народные писатели» в художественных произведениях, а главным образом в мятежных по духу социографических работах, обращали внимание страны на жизнь венгерской деревни, задыхающейся под гнетом феодального наследия. В 1937 году они создали движение «Мартовский фронт», в котором стремились объединить антифашистски настроенную интеллигенцию, жаждущую демократических преобразований. В среде «народных писателей» начали свою деятельность многие значительные представители сегодняшней венгерской литературы: Дюла Ийеш, Ласло Немет, Петер Вереш, Пал Сабо, Йожеф Дарваш и др.

Громче звучали слова протеста на устах тех писателей и поэтов, которые, пройдя через буржуазный демократизм, пришли к рабочему движению.

Лайош Надь в объективном, лаконическом стиле раскрывал бесчеловечность существующего строя, показывал, как отравляюще его моральное воздействие и как он выворачивает наизнанку представление о настоящих ценностях. В своих социографических статьях он смело говорил о нищете трудящихся. Революционный голос венгерского рабочего класса зазвучал в поэзии великого пролетарского поэта Аттилы Йожефа. Его значение слишком велико, чтобы о нем можно было сказать в одной-двух фразах. Аттила Йожеф был одним из величайших поэтов нашего столетия.

Разразилась вторая мировая война. Венгрия недолго оставалась нейтральной. В 1940 году Хорти примкнул к немецко-итальянско-японскому союзу и 10 апреля 1941 года, нарушив заключенный в декабре предыдущего года «договор о вечной дружбе», на стороне Германии напал на Югославию. За несколько дней до этого вероломного нападения венгерский премьер-министр Пал Телеки покончил жизнь самоубийством. В прощальном письме к Хорти он написал: «Мы стали клятвопреступниками, — из трусости, — поправ основанный на речи в Мохаче договор о вечном мире. Нация чувствует, что мы поступились ее честью. Мы стали на сторону негодяев. Мы превратились в мародеров! Ничтожная нация!»

22 января 1942 года венгерские солдаты уничтожили в Уйвидеке 3700 сербов и евреев, в том числе женщин и детей. Во льду Дуная были заботливо приготовлены проруби, в которые бросили трупы.

Хортистская Венгрия ввязалась в захватническую войну против Советского Союза. Это обошлось ей более чем в сто тысяч солдатских жизней. Экономическая жизнь Венгрии перестроилась на безусловное обслуживание запросов Германии. Длинные составы, нагруженные плодами венгерской земли, потянулись в Германию. В Венгрии был введен карточный режим, и норма продовольствия на одного человека была гораздо ниже, чем в Германии.

Недовольство венгерского народа все росло, захватническая война была чужда народным массам. Но в стране, запуганной двадцатилетним фашистским террором, не могло развернуться вооруженное сопротивление в таких размерах, как это было во Франции или Югославии. И все же венгерские рабочие всеми возможными способами саботировали распоряжения правительства, а сражающиеся на фронте солдаты целыми группами переходили в расположение советских войск. Среди венгерских писателей нашлось несколько коллаборационистов, которые преклонялись перед гитлеровскими идеями, большинство перешло на пассивные позиции и с неодобрением следило за кровопролитной войной, но несколько писателей храбро выступило против