12 апостолов блокадного неба - Марина Викторовна Линник Страница 10

– Проведите их по главной улице, – усмехнувшись, бросил тот, окидывая презрительным взглядом низкорослых людей со смуглой кожей и миндалевидными глазами. – Давно местные граждане не развлекались. Пусть полюбуются на тех, кто воюет с нами. Если в заключенных будут бросать камни или что‑то в этом роде, то не вмешивайтесь. Пускай горожане развлекаются.

Но простой народ и не думал веселиться, глядя на понуро идущих пленных, одетых в лохмотья, изможденных настолько, что лишь поддержка товарищей помогала им держаться на ногах.

– Мама, мама, а кто эти звери? Я не видел таких чудищ в зоопарке, – полюбопытствовал мальчуган лет пяти, удивленно рассматривающий колонну.

– Это русские солдаты, Ганс. Они попали в плен, – печально произнесла женщина, предчувствуя страшную участь, уготованную этим несчастным. Ведь тех, кто попадал в лагерь Амерсфорт, ждала верная смерть, ибо он являлся неотъемлемой частью системы уничтожения, направленной на искоренение целых народов.

– А все русские такие страшные? – не унимался мальчишка.

– Война не красит людей… она калечит… калечит не только тело, но и души.

Сочувствие к пленным выражали многие. Горожане, рискуя жизнью, пытались передать им хлеб, воду, сыр, но охранники прикладами отгоняли сердобольных жителей, не позволяя даже приближаться к измученным узникам.

Кем же были эти несчастные, прибывшие на вокзал города Амерсфорта в сентябре 1941 года? Лишь позднее, когда удалось найти русскоговорящего заключенного, выяснилось, что в душных товарных вагонах для скота в лагерь прибыли уроженцы из Средней Азии: сто один узбек. Они отчаянно сражались под Смоленском, до последней гранаты, до последнего патрона. Но, попав в окружение после продолжительных боев, не смогли прорваться и присоединиться к отступающей армии. Увы, они проиграли свой последний бой. И ценой поражения стала жизнь…

– Вы выполнили мое приказание? – оторвав глаза от бумаг, спросил герр Генрих вошедшего унтерштурмфюрера СС Берга.

– Так точно, оберштурмфюрер.

– Пленные размещены там, где я сказал?

– Так точно. Я распорядился поместить их не в барак, как остальных, а в отдельный загон под открытым небом, окруженный колючей проволокой.

– Вот и чудненько, – хмыкнул комендант и, немного помолчав, добавил: – Взятых в плен три дня не кормить и не поить. А после давать лишь половину положенного. Да, и следите, чтобы другие… сердобольные душонки… не смели их подкармливать.

– Все будет сделано, как вы приказали. Не сомневайтесь, – проговорил Карл, не совсем понимая замысел коменданта.

«Почему он не убьет их сразу? К чему все это? Голод, загон с колючей проволокой. Работники они никакие, слишком слабы… не понимаю», – роилось в голове у унтерштурмфюрера. Однако он был потомственным военным и никогда не обсуждал приказ, поэтому промолчал и в этот раз, оставив свои мысли при себе.

– А я и не сомневаюсь, дорогой Карл, – многозначительно поглядев на подчиненного, отозвался оберштурмфюрер СС. – Когда‑нибудь вы займете мое место. Вас же для этого сюда прислали, не так ли? Набираться опыта в этом… специфическом деле.

Карл Петер Берг ощутил, как краска заливает лицо. Его действительно направили в голландский концлагерь, чтобы отточить мастерство управления, прежде чем доверить одну из фабрик смерти.

– Ну-ну, не смущайтесь, – расхохотался Генрих, поднимаясь из-за стола. Он подошел к подчиненному и, похлопав его по плечу, продолжил: – Признаться, и я не намерен здесь торчать до конца войны. Так что все хорошо.

Отпустив офицера, комендант еще долго посмеивался про себя над Карлом, вспоминая растерянный вид молодого унтерштурмфюрера. Он упивался своей значимостью, безнаказанностью и властью.

Дни превратились в бесконечную вереницу, недели неумолимо сменяли друг друга, отмеряя время… для тех, кто был лишен его отсчета. Пленным казалось, что пролетели не недели, а целые эпохи. Эпохи, сотканные из жестоких испытаний, унижений и нечеловеческих страданий. Невозможно вообразить, какую боль испытывали эти несчастные души, оторванные от родной земли, от домов, где муэдзин когда‑то созывал их на молитву; где ветер играл с песком на рыночных площадях; где осень благоухала пряностями, а весна – ароматом цветущих садов. Истощенные голодом и непосильным трудом, они постепенно утрачивали не только силы, но и человеческий облик.

– Что за крики и шум? – хмуро глядя на унтерштурмфюрера, поинтересовался комендант. – Что стряслось? Кто‑то посмел поднять бунт?

– Нет, оберштурмфюрер, это все те русские варвары, – отрапортовал Карл, стоявший вытянувшись в струнку перед начальством.

– И что же сделали недочеловеки?

– Они посмели есть корм для свиней: остатки еды и картофельную кожуру. Вот и пришлось применить силу.

– Это хорошо, что наказали наглецов. Плохо, что они смогли найти пищу. Я же говорил, что необходимо следить за тем, чтобы это отребье не получало еду. Лишь только ту малую часть, которую они сейчас имеют, не более. Так вы выполняете мое распоряжение?

– Да, но пленные тогда не смогут работать…

– Плевать мне на это! – взорвался комендант. – Они должны быть ГОЛОДНЫМИ! Вам ясно?

– Да, оберштурмфюрер, – щелкнув каблуками, ответил Карл Берг.

– Хорошо… через неделю здесь будет высокое руководство. Помимо них к нам приедут журналисты и операторы с камерами. Мне нужно, чтобы русские были готовы. Им отведена особая роль, я говорил уже об этом. Все понятно? И если что‑то пойдет не так, то не только меня, но и вас не погладят по голове. Ясно? Идите!

Выйдя из кабинета, унтерштурмфюрер впал в раздумье: «Камеры, журналисты… для чего? Они хотят сделать фильм о лагере, это понятно. Непонятно только одно: при чем тут эти русские? У нас полно других пленных». И тут его осенило: приказ министра пропаганды! Вот оно что! Вот в чем причина. Здесь, на фабрике смерти, высшее руководство и решило снять мотивирующую немецких солдат киноленту.

– Что они задумали? – пробормотал Карл, подойдя к окну.

Под моросящим осенним дождем, словно загнанные звери, сгрудились изможденные, обессиленные голодом и непосильным трудом люди. Они жались друг к другу, стараясь хоть чуточку согреться. И все же, глядя на душераздирающую картину, унтерштурмфюрер СС Карл Петер Берг не сочувствовал им и не чувствовал угрызений совести. Для него те пленные были всего лишь Untermenschen – недочеловеки. А можно ли… точнее, нужно ли жалеть рабов?

Спустя неделю маленький городок преобразился: по его улочкам двигались тщательно вымытые легковые машины, за ними следом приехали грузовики, из которых выпрыгнули в начищенных сапогах одетые с иголочки немецкие солдаты. Они смеялись, шутили, затевали дружеские потасовки. Вслед за ними прикатили фоторепортеры, газетчики и операторы, тащившие на плечах громоздкую аппаратуру.

– Итак, комендант, – обратился к оберштурмфюреру СС важный офицер среднего роста, бросив на него надменный взгляд, – где же ваши подопечные? Надеюсь, вы учли все рекомендации моего начальника? Никаких сюрпризов не будет?

Группенфюрер СА Вернер Вехтер многозначительно поглядел на Вальтера