Дикая собака - Пекка Юнтти Страница 9

Потом отец уходит. Он подходит к матери, гладит ее по голове и что-то говорит. Он обнимает Эенокки и Лаури и треплет меня по щеке. Я провожаю отца на крыльцо и смотрю, как он уходит по березовой тропинке. Деревья окружают его желтым светом, как горящие сальные свечи. Отец пару раз поправляет свой рюкзак, оборачивается, чтобы помахать, и уходит. Смотрю так долго, пока видна спина, и боюсь, что если он погибнет, то моим единственным воспоминанием останется серая куртка и изодранный в клочья рюкзак, который он сам починил в землянке.

Самуэль

Март 2009

Я отцепил снегоход от прицепа, засунул рюкзак под сиденье и газанул через придорожную канаву. Пропетлял через ельник, спустился к большому открытому болоту и дал сигнал. Я был как ранняя пташка, вóрон, вылетевший к падали до восхода солнца. Громко смеясь, грубо, без тормозов, выпустил пар. Сквозь рев мотора моего снегохода кто бы мог это услышать? Морозное утро сверкало свежим снегом, весна демонстрировала себя во всей красе. Свободен, один, только я и окружающая безмолвная пустыня, да еще эти два беглеца где-то там. Им, конечно, тяжело, но я скоро приду. Плёсё был прав. Нельзя терять надежду.

Паули Лёсёнен был учителем биологии в нашей средней школе. Это был особый случай: он испытал озарение. Однажды устроил нам двухчасовую демонстрацию слайдов об истребленных до полного исчезновения животных, уничтоженных лесах и загрязненных водах. Он стоял рядом с белым экраном, безмолвный, как близкий родственник у гроба покойного, а слайды презентации крутились один за другим. Вот киты выбросились на берег, кормящую самку орангутанга застрелили в гуще листвы, азиат варит в огромном котле трофейную голову тигра, тропический лес выруб лен, ледники тают. Когда слайды закончились и белый экран сменился голубым фоном программы «Виндовс», он кашлянул и сказал бесстрастно, как робот: «Нельзя терять надежду. Надежда – единственный природный ресурс, который не иссякает».

Это все. Сдвоенная пара закончилась.

Весь класс ржал над ним несколько недель. Плёсё действительно умел удивлять. Никканен – один из ублюдков – так спародировал учителя, что и я невольно рассмеялся в своем углу. Увидев это, он крикнул:

– Щенок, разве это не было хорошо!

– Чертовски хорошо! – крикнул я в ответ. Никканен широко ухмыльнулся, и я ухмыльнулся, и на мгновение по-детски непосредственная мимика Плёсё объединила нас. Я подумал, что мне стоило бы больше улыбаться. Общаться, шутить или хотя бы смеяться над чужими историями, какими бы идиотскими они ни были, даже если меня и не интересовали ни коляска мопеда, ни переднее колесо большего размера, ни то, сможет ли Вяянянен сконструировать из старого полноприводного тягача-мерседеса работающий автомобиль для ледяной трассы. Я сам виноват в том, что остался один, поскольку был такой серой мышкой.

Теперь я ехал по необозримым просторам, поражаясь величию Севера. Солнце показалось из-за искривленных деревьев, окрасив весь мир в красный цвет. Увидев поднявшуюся из озера крутую скалу и на ее вершине сосну с симметричной кроной и корой, похожей на черепаший панцирь, я представил, что она наблюдает за сменой человеческих поколений, как за медленно текущей рекой, и почувствовал необходимость остановиться и поклониться.

Второй день подряд ни одного суетливого иностранца и уже второй день свободы. Я качался на полозьях саней, дышал великолепным воздухом. Не пахло ни собачьим дерьмом, ни протухшим в металлических мисках мясом. Будни фермы так далеко, а родной дом был уже в вечности, как и та шахта, в которой невинных в желтых касках на головах хоронили заживо.

Нашел свежие следы в дальнем углу большого болота. Они пробежали там когда-то, два бравых хаски Тронда. Глотнул чаю и поспешил вдогонку.

Ехал, как катилось. Солнце прошло по дуге с востока на юг, задержалось на пару часов в своей высшей точке и скатилось на запад остывать. Но след сбежал от меня. Собаки не остановились, чтобы подождать. Я не видел их ни на болотах, ни на открытых пространствах озер, их бока не мелькали в густых сосняках межгорных седловин. Это были странные, ускользавшие в вечность следы.

Доел остатки своих небольших запасов. Пососал изюм и собрался с духом. Ускорил поиски, на открытых пространствах выжимал предельную скорость, в лесу ехал быстро, насколько хватало смелости. Пот пропитал комбинезон, шлем отяжелел. Наконец на узком болоте, по краям которого поднимались неприступные сопки, я их увидел. Находясь практически под защитой леса, они бежали неторопливо, красивой рысью. Остановил мотосани, выключил мотор и начал звать их.

– Нанок! Инук! Ко мне!

Собаки остановились, взглянули на меня, перешли на галоп и исчезли в лесной глуши. Не понял, что с ними произошло. Возможно, они не восприняли мой громкий норвежский. Завел мотор и дал газу. Погоня продолжилась.

В сумерках я остановил мотосани на краю болота, за которым начинался девственный лес. В нем все было вперемешку: вывороченные еловые корневища торчали из земли, упавшие сухие стволы опирались на своих живых собратьев, могучие деревья поднимались высоко в небо – я и не подозревал, что Север способен вырастить подобное. Из-под снежного наста, побежденного весенним солнцем, едва показали свой нос маленькие пушистые елочки. Хотя уже смеркалось, лес казался светлым. Я слышал, как он шептал: входи, мальчик, входи.

Не ответил на зов леса, несмотря на желание. Мне действительно хотелось еще немного приключений, но в конечном счете не осталось сил. Я был голоден, хотелось пить. Запястья и бока болели.

Я добавил снега в остатки чая, чтобы получить хоть какое-то количество жидкости. Съестное уже закончилось. Выпив ледяной чай, поболтал запасную канистру, заглянул в бензобак, поскольку не поверил счетчику, и испугался. У меня практически закончилось топливо. Посмотрел на дрожащую в моей руке крышку бака. Это был плохой знак, потому что не ощущался холод. Я был далеко, не смог бы добраться по своим следам до автомашины.

Посмотрел в телефон: связь не ловилась, скоро закончится и зарядка. Взглянул на тонкую закатную полоску горизонта. Там должен быть запад. Увидел месяц, поднимавшийся из-за черных стволов елей. Выбрал направление и понадеялся на удачу.

Ехал, пока совсем не стемнело. Темнота зажгла море звезд и вновь выдернула лунный серпик из-за горизонта.

Я вспотел. Замерз. В какой-то момент понял, что не ощущаю больше своих рук.

Однако надежда поддерживала меня, равно как ужас и стыд. Я думал о шахте и работающих в ней, о шайке Никканена, обо всех тех глумящихся паразитах, которые будут злорадствовать в случае плохого конца приключившейся со мной истории: «Вы