Дикая собака - Пекка Юнтти Страница 7

– Ах, хаски… – пробормотал дед. – Не боишься обращаться с такими просьбами? – спросил он, не отрываясь от заточки топора.

– Нет, они же ездовые собаки.

– И большие, конечно, как черти?

– Среднего размера, как шведская лайка – ямтхунд или наподобие.

– И потерялись.

– Да. Они выпали из машины на перекрестке Раануярви.

– Но остались живы.

– Кажутся здоровыми по следам.

– Их просто никто не видел, – сказал старик, посмотрев на меня. – Но, конечно, они появятся в окрестностях.

День продолжался. Я кружил по деревням, удивлялся их неторопливой жизни, разговаривал с местными, по крайней мере, пытался. Никто не видел, никто ничего не слышал, и никого, казалось, не интересовало ни мое присутствие, ни тем более собаки. Только маленькие дети воодушевились и стали расспрашивать меня о моей машине, рукавицах и странных, незнакомых им словах. Взрослые предпочитали молчать, старики отвечали что придется. Когда я спросил одну старушенцию о собаках, она начала хвалить погоду.

– Так ясно, что мясо, конечно, теперь высохнет под стрехой.

– Так не видели?

– Нет, конечно, более или менее. Но, конечно, сигнал уже прошел по деревням. Олени сейчас такие слабые.

Я не смог достучаться до их мира, не смог поколебать их повседневную жизнь, чтобы они остановились и попытались вникнуть в суть вопроса. Они не понимали, о чем я говорил. Когда я объяснял, что это великолепные собаки, они молча смотрели на меня. А когда сообщил, что они дорогие, зациклились на цифре и недоверчиво усмехались.

С боковой стороны захудалого магазина я увидел кафе-бар с оранжевыми стульями и круглыми столами на тяжелой металлической ножке – он словно застыл в прошлом. В захолустном баре всегда можно было купить множество предметов первой необходимости, включая блесны, приманки, рыболовные сети, инструменты и консервы.

Я прикрепил в баре на доске объявлений записку, в которой изложил суть дела и указал свой телефон. Взял с витрины прилавка на поднос булочку, кофе и шерстяные носки домашней вязки. Милая попка мелькнула передо мной между полками и прошла к кассе. Затянутая в облегающие красные походные брюки, круглая и пухлая, она покачивалась, как рождественское яблоко. Хозяйка этого достояния беседовала грудным голосом о том о сем с похожим на морское млекопитающее бесчелюстным кассиром, хихикая над рассказанной им забавной историей о том, как просмолить лодку в праздничной одежде.

– Простите, вы не видели собак? – спросил я сразу же у обоих. Тюлень неторопливо смерил меня взглядом, а обладательница сокровища повернулась и усмехнулась. У нее было симметричное лицо и сочные – или, как сказал бы соседский парень Кемппайнен, подходящие для отсоса – губы. Бушевавшее в ее глазах темное пламя мгновенно спалило мою кожу до волдырей, оставив на рубашке пару дыр.

– О-о-о, мы видели. И довольно много, – озорным голосом ответила она.

Кассир начал умничать и сказал, что здесь шкуры рвут на каждом углу, пожалуйста, уточни немного. Я смутился. Почувствовал, как горят мои щеки.

– Нет, но я ищу…

– Значит, ты тот, кто ищет этих беглецов! – воскликнула женщина.

– Да-а, – ответил я ей и подумал, что и здесь информация, похоже, движется так же хитроумно, как в шахте.

– Не видела, но дай мне номер телефона, могу позвонить, – сказала она и стрельнула глазами. Кассир гудел, как морской лев, ждущий премиальной селедки, а женщина хохотнула и повернулась оплачивать свои покупки. Парень с трясущимся от смеха кадыком пробил сумму в кассовом аппарате.

Расплатившись, женщина отошла в сторону. Я протянул кассиру банкноту и не стал ждать сдачу – он разошелся не на шутку.

– Номер телефона там, на доске, – сказал я и выскочил из тесной дыры между полками так стремительно, что женщине пришлось посторониться. Рукой я задел ее мягкую грудь, в нос хлынул сладкий аромат кожи.

Я направился в северные деревни, но и там собак не видели. Как будто они растворились в дороге, по которой отправились в бега. День клонился к вечеру. Я ехал на восток, длинная тень машины маячила впереди, убегая от меня.

Вдали от деревень из глухого ельника следы поднялись к дороге и четко отпечатались при ее пересечении. Я снова остановил машину на обочине и наклонился, чтобы получше все рассмотреть. Собаки большим прыжком перескочили через канаву. Их лапы утопали в снегу сантиметров на двадцать. Никаких сомнений. Беглецы пробежали здесь. Они бродили по кайре.

День четвертый

Мое окно засижено мухами и покрыто следами паучьих лапок. Из него видно озеро, за которым лес, опять озеро, ручей, болото и лес. Лес. Здесь в любом направлении на земле лежит тяжелое лесное покрывало.

Бревенчатая хижина находится в конце длинной тропы, идущей от извилистой дорожной колеи. По словам моей женщины, это тропа для бега трусцой. Она ведет к петляющей дороге, покрытой гравием, которая приводит к другой проселочной дороге и в деревню, где уже есть асфальт. Никто не приходит сюда случайно или мимоходом. Мне следует находиться в безопасном месте, так сказал Пестун, ибо я в глазах хищников – уже безнадежный случай. Однако боюсь, что они, если получат хоть малейшую наводку, найдут меня немедленно. Вот почему иногда я задаюсь вопросом, не лучше ли разбить лагерь в лесу и ждать там. Но Пестун не сможет найти меня там никоим образом. Значит, надо, зажавшись, сидеть здесь.

Слышится царапанье. Кто-то снова хлопочет под нарами. Замираю, пристально вглядываясь в пол лачуги. Бледное расплывчатое пятно мелькает за ножкой нар. Показавшийся там зверек быстро пробегает через комнату в угол к печке. Крот или маленькое привидение, гадаю я, пока этот кто-то, остановившись, не приседает рядом с деревянным ящиком, подняв передние лапки в воздухе, как цирковая собачка.

Это невероятно крохотное существо, кажется, даже меньше лесного крота. Напоминает горностая, но нет черной кисточки на кончике хвоста, как после погружения в смоляной горшок. Это ласка, удивительно храбрая ласка, которая уже почти сменила коричневую летнюю шубку на белую. Она поднимает свою черную мордочку, глядит глазками-пуговичками, исчезает на мгновение за ящиком, внезапно появляясь из-под шкафа. Я смотрю на ее суетливые движения не шевелясь.

Мой сводный дед, любимый дедушка, называл их зимними джунгарскими хомячками. Я спросил, будут ли они летом летними, а дедушка рассмеялся. Он потрепал мои волосы своей большой ладонью и сказал: этакий глупыш. Он был совсем другой, не похожий ни на деда Ману, ни на первого мужа бабушки, деда Эетви. Если бы дедушка был жив и оказался рядом, он бы сразу же придумал какую-нибудь смешную историю и не пришлось бы ни минуты горевать ни о чем.

Мне он