Дикая собака - Пекка Юнтти Страница 6

домов у дорожной обочины и установленной рядом таблички с названием. Один дом был бревенчатый, коричневато-красного цвета. Второй – похожий, но постаревший до серого. Из краснокирпичных труб, как мраморные колонны, поднимались в морозное небо белые столбы дыма, а под свесами крыши дворовой постройки болтались темные куски мяса, обдуваемые весенним ветром.

Когда дома остались позади, начался лес, который вздымался и качался волнами, как нечто веками существовавшее; потом пришла очередь новой деревни. Стены домов были засыпаны снегом до нижнего края окон, дворы не расчищены. Старые, полуразвалившиеся автомобили съежились у дорожной обочины в глубоких ямах, специально вырытых для парковки. От машин к домам вели наклонные тропинки.

Я видел на дороге и во дворах людей, которые останавливались, чтобы посмотреть на мелькнувшую мимо машину как на чудо природы. Проехал и мимо детей – сопливых щенков, одетых в изношенные комбинезоны и копавших снежную хижину в сугробе. Некоторые из них с выбившимися из-под шапки взлохмаченными светлыми волосами спускались с обрывистой кручи. Заметив машину, они прервали игру и остановились посмотреть – настолько заторможенно, что на мгновение подумалось, есть ли у них вообще лица.

Как будто я попал в прошлое. Это были забытые богом деревни. Видел вокруг нищету, но в то же время много жизни. В отличие от восточных областей и моей родной местности, в этих глухих деревнях еще жили люди. Заброшенных домов, которые были бы захвачены лесом, не встретилось ни одного. Видел овец, топчущихся в конце хозяйственных построек, кур, выглядывавших из своих лазеек посмотреть на весеннее солнышко. От навозных куч поднимался пар. Во дворах тявкали охотничьи собаки: рыжие финские лайки, карельские медвежьи лайки и обычные серые дворняги. К то-то прибил к стене оленьи шкуры на просушку.

Маркировочные вешки пружинных крюков и сетей для подледного лова стояли рядами в каждой широкой заводи. Черные просмоленные лодки, освобожденные от снежного груза, лежали на берегах ручьев, их блестящие кили сверкали на солнце. Деревни напомнили мне покореженные сосны на сопке Оунасваара, на вершину которой я поднимался по пути на север. Жизнь была хрупкая, но выносливая.

На табличке указано название – Юлиторнио. Я включил левый поворотник и сбросил скорость к перекрестку. Взгляд задержался на придорожном склоне.

Что там было?

Свернув в сторону, выскочил из машины и побежал в том направлении, откуда приехал.

А было ли?

Я остановился, задыхаясь, у дорожной насыпи. Мороз щипал уши и щекотал нос.

В канаве, точно на перекрестке, на внешней кривой, снег был полностью изрыт.

Направился по следам на дороге. Собаки бежали быстро, пытаясь догнать машину, свою свору. Нанок и Инук – такие имена упоминал Матти – казались в полном порядке.

Я разочаровался в себе. Шахта опять одержала верх. Мне даже не пришло в голову, что собаки могут остаться невредимыми. Когда Матти дал оружейную сумку и горсть патронов, я был уверен, что мне придется их использовать. Такое умозаключение не мог сделать каюр, оно пришло прямо из недр земли.

В шахте все было вверх дном и наперекосяк, всегда следовало жаловаться на рабочие смены, простои, прохудившуюся крышу, на нового начальника, старого начальника, директора концерна и зарплату, которая была завышенной по сравнению с объемом выполняемой работы либо оплачивала не работу, а только страдания и потраченную впустую жизнь. В шахте никогда и ничто не было правильным, потому что культура этого не позволяла. Усталые, до смерти пресытившиеся своей работой мужики приносили эти настроения в свои дома, и так шахтный котлован захватил весь город, попал на каждый кухонный стол. Шахта успела вой ти и в меня, родившегося в том котловане и выросшего там.

Приходилось меняться, и желательно сразу. Каюр не справится, если разум рисует сани, полные страхов. Такие сани и черт не потянет.

Дорога вышла на перешеек, по обе стороны которого открывалась ровная гладь озера. Здесь галоп закончился, сменившись рысью, и собаки наконец остановились, когда поняли, что машина не ждет.

На льду виднелась одинокая фигура рыбака. Я решил спросить, не видел ли он беглецов. Наст ломался под сапогом, но я нашел старый лыжный след, который не давал проваливаться, если идти аккуратно. Прошел метров сто и заметил, что рыбак встает со своей табуретки. Казалось, он взглянул на меня, затем присел к рюкзаку, надел лыжи и отправился в противоположную сторону.

– Эй! Привет! – крикнул я, но он, даже не оглянувшись, продолжил свой путь. Явно не был настроен на разговор.

Я вернулся к машине и поехал в следующую деревню, в направлении которой пробежали собаки. Плотно застроенный поселок располагался на узком гребне холма. Скромные серые дома жались друг к другу, за дворовыми постройками в сторону лугов тянулись выгоны для скота с заборами, у сарая кучи жердей ждали, когда их разберут.

Навстречу на финских санях ехал дед в синей ветровке и толстых суконных брюках[11]. У него на бедре болтался нож. Объехал его, кивнул и мигнул фарами на обочине дороги. Когда я вылез из машины, старик оглянулся, оттолкнулся пару раз посильнее, поставил сани на тропинку, ведущую во двор, и спустился к дому. Затем поднялся по лестнице и скользнул внутрь.

Во дворе соседнего дома я увидел женщину с ребенком. Она была в зеленом рабочем комбинезоне и сапогах. Малыш с размазанными по щеке зелеными соплями ел снег, женщина несла охапку сена к загону скота. Я вышел из машины и поздоровался.

– Добрый день. Я вот… ищу собак. Не видели?

Женщина бросила через забор сено овцам и уставилась на меня. Лицо серое, осунувшееся, в глазах застыла усталость. Овцы блеяли и натыкались друг на друга в поисках более сухой и вкусной травы.

– Не видела, – ответила женщина. Ребенок качнулся и, уткнувшись лицом в сугроб, начал плакать. Женщина усадила ребенка, вытерла снег на его лице и посмотрела на меня. – Есть ли еще вопросы?

– Нет, только это. Если увидите, сообщите… на ферму хаски… чтобы их забрали сразу же.

Женщина ничего не ответила. Она встала, взяла ребенка на руки и пристально взглянула на меня. Я поспешно поблагодарил и попятился назад к машине.

На краю деревни стояла четырехугольная хибара с маленьким козырьком над крыльцом. Сидевший на крыльце мужчина точил топор. Он уже немного сгорбился от старости, но все же был немыслимо огромен по сравнению со своей лачугой. Я не мог понять, был ли мужчина действительно гигантом, или дом – смехотворно маленьким.

Я остановил машину и направился во двор. Старик взглянул на меня, сказал да-а и продолжил заточку.

– Добрый день. Я ищу