Дикая собака - Пекка Юнтти Страница 5

Ездовые собаки были современной блажью, прекрасным безумием, Америкой и Сибирью в Европе. Сюда привезли хаски, потому что в детстве все читали о Лысом, о приключениях охотника Хельге Ингстада в Канаде, о Леонарде Сеппала и его участии в Великой гонке милосердия[8], а также о других триумфальных гонках на собаках. Некоторые воодушевились настолько, что купили собак и переехали на север, где снежный покров устойчивее. Количество собак возрастало, и вскоре каюры начали думать, как их прокормить и использовать наиболее экономичным способом в условиях нехватки времени и денег. И они придумали катание на собачьих упряжках. Эта идея была из разряда «семерых одним ударом» – лажа уровня Санта-Клауса, на удивление удачно сошедшая за правду.

Я посмотрел на свою упряжку. Задние веревки натянулись, под моими полозьями скрипела жесткая колея, вокруг – погруженный в белое безмолвие заснеженный лес. Я шел по пути Матти и ему подобных, но действительно ли хотел этого?

Мечтал о такой поездке много лет. Испытываю ли я удовольствие сейчас? Или предпочел бы лежать в спальном мешке в доме, охлаждаемом порывами ветра?

Как знать.

В мечтах мне все представлялось в законченном виде: глаза моих собак, их виляющие хвосты, натянутая веревка, одобряющий взгляд вожака. Я мог представить все, кроме будней. Такими и бывают мечты: радость преувеличена, горе скрадывается.

С другой стороны, подумав о шахте или покое безмолвного дома, я сразу осознавал, в каком море счастья купаюсь. Моя дорога была холодной и утопала во льдах, но она была верной.

Матти свернул к речному обрыву и исчез в глубине леса. Я включил фонарь. Воображаемое тягловое животное превратилось в свору лохматых собак, над которыми кружились первые хлопья начавшейся вьюги. Бледные очертания окружавшего нас речного пейзажа исчезли на границе луча прожектора.

Март 2009

Вечернее небо окрасило кабину моего «Хайлакса» в красный цвет. Красные пятна покрыли сиденья, блестящий изгиб руля и тканевый мешок с длинным потертым охотничьим ружьем у переднего кресла.

– Могу поехать, – ответил я Матти, толком не понимая, что именно обещал ему.

Норвежец Тронд Петтерсен посетил нашу ферму, возвращаясь с престижной гонки ездовых упряжек «Арктик Баренц Рейс». В гонке у Матти преуспели все – тысяча двести километров пути и чистая радость за пазухой: серебряная награда на шею, и с улыбкой до ушей домой. Легендарному Петтерсену, напротив, не повезло ни в чем. Он загнал своих собак в упряжке, одну за другой, и за пятьдесят километров до финиша был вынужден сойти с дистанции. Норвежец с опухшим от ветра лицом сидел в избе Матти, угрюмо согнувшись, прихлебывал кофе и жаловался на все. Одна собака захромала, у двух случился понос, helt dårlig[9].

Затем Петтерсен залез во внедорожник и отправился в сторону своего фьорда. Через несколько часов Матти ворвался в мою комнату и, тяжело дыша, сообщил, что теперь этот Тронд потерял своих собак. Дверца конуры искусана до щепы и два молодых кобеля где-то бродят вдоль дорожной обочины.

– Они где-то между нами и Луулая.

– Это невозможно, – пробурчал я, привстал и сел на край кровати. В голове мелькали странные картины – должно быть, я задремал на какое-то время. Матти ответил, что все возможно, когда рядом в течение достаточно долгого времени достаточно много собак. Как, например, то, что прекрасно тренированный хаски давится и подыхает от сосиски, брошенной туристом, или кобель, привязанный беговой веревкой, болтается утром с петлей на шее внутри соседней клетки.

– Полез, блудливый, к суке в течке, но веревки не хватило.

Я обещал найти собак и успел даже порадоваться возможности отлучиться из трудового лагеря. Представил, как спокойно еду через деревни западной кайры[10], наслаждаясь началом весны, но все испортило ружье. Уходя, Матти воткнул его мне в руку.

– Лучше взять дробовик. Это будет немного грубее, но, по крайней мере, быстро умрут.

Он больше думал о собаках. Обо мне не думал никто.

Проехал на своем «Хайлаксе» мимо обширных участков вырубок, где корни поваленных деревьев торчали сквозь наст, как копья. Обогнул плотные стены лесопитомников и суровые ряды одиноких сосен.

Мне не хотелось убивать раненых хаски. Я не знал, смогу ли. Но их требовалось убить. По трассе разрешалось ехать со скоростью больше ста, поэтому невозможно экстренно затормозить без того, чтобы не превратиться в раздавленный комок.

По осени, уже на второй неделе работы, я увидел, как убивают собаку. Матти скомандовал мне отправиться с ним на общее кладбище для собак из питомников, которое называли Боснией. Это был заброшенный песчаный котлован, в котором легко копать. По мнению Матти, лучше с самого начала знать, что неминуемо будет в конце. Может быть, это была проверка, не знаю, но я был поражен, как легко Матти убил.

Он даже не сомневался нисколько, просто подтащил собаку к котловану и поставил на землю пластиковую миску с едой. Когда Саманта начала есть, виляя от радости хвостом, Матти приложил пистолет к ее затылку и выстрелил.

Звук от выстрела был приглушенный. Вероятно, мозг, череп и шерсть как-то ослабили его. Саманта лежала на земле, содрогаясь в конвульсиях. Ее язык вывалился из пасти, из ноздрей начала вытекать кровь, а глаза устремились в вечность. Матти стоял, опустив плечи, словно потерял свою силу, а затем, взглянув на собаку, сказал, что все прошло хорошо.

Саманте было дано четыре года, чтобы стать ездовой собакой, но она так в это и не втянулась. Она была обычной собакой и никогда не стала бы настоящей хаски. Поэтому ее следовало прикончить.

В книгах о таких вещах не упоминалось. В рассказах заблудившиеся во время пурги съели, конечно, своих собак, когда закончилась еда. Арктические племена снимали с собак шкуру и шили из меха теплую одежду. Но это было другое. Нам хватило бы еды и пуха гусей, даже если бы Саманте позволили жить. Но бизнес не терпит бесполезности. Бизнес безжалостнее голода.

Синий муниципальный знак, другой мир. Пейзаж изменился так быстро, что потребовалось сосредоточиться. Лес стал другим. Сосны стояли как неуклюжие великаны, с толстой, морщинистой корой, похожей на слоновью кожу. Тонкие, чахлые ели выстроились по краям многокилометровых болот. Лес настолько редкий, что по нему можно проехать в собачьей упряжке – не то что в растущем около фермы кустарнике.

Я прибыл в деревню, которая, как оказалось, состояла из двух