Флэшмен и Морской волк - Роберт Брайтвелл Страница 4

— Томас, ты не можешь себе представить ужаса поля битвы. Я был при Марбурге и поклялся, что никогда больше его не увижу.

Я знал, что в молодости он служил в армии и сражался при Марбурге в шестидесятом году, но слышал, как он говорит об этом, впервые.

— Мы сражались на берегу реки, ранним жарким летним утром. Стоял густой туман. Я командовал передовым взводом, который должен был предупредить о подходе неприятеля, но в тумане мы сбились с пути. Мы услышали марширующие шаги и поползли вперед, не зная, кого встретим — французов или наши собственные британские и ганноверские войска. Французы вышли из тумана в своих белых мундирах, словно призраки.

Он умолк, чтобы отхлебнуть портвейна, и продолжил, глядя на один из подсвечников, словно утонув в воспоминаниях:

— Они были всего в пятидесяти ярдах и в своих темных красных мундирах мы были для них как на ладони. Я услышал какие-то выкрикнутые команды, и через несколько секунд они остановились и дали залп в нашу сторону. Их было во много раз больше, на каждого из нас целилось с полдюжины мушкетов. Оглушительный грохот их залпа был невыносим. Я почувствовал, как дернуло за полу мундира, где прошла пуля, и, клянусь, ощутил движение воздуха, когда другая просвистела у самой щеки. На секунду я застыл, а потом посмотрел направо: человек рядом со мной получил пулю в грудь и в голову. Затылок у него разнесло в клочья, и он был мертв еще до того, как начал падать. Дальше по шеренге, казалось, задело почти всех: несколько человек уже валились на землю, пара других все еще стояли, в ужасе глядя на расползавшиеся по рубахам багровые пятна. Я оглянулся — человек слева от меня стоял на коленях, зажимал руками вываливающиеся кишки, раскачивался взад-вперед и начинал скулить. Должно быть, я простоял так несколько секунд, прежде чем снова взглянул на французов. Дым от их залпа скрыл их, но вот они начали проступать, выходя из дыма, и их штыки отливали сталью в тумане.

Тут он посмотрел на меня и заговорил резче, чтобы я наверняка уловил суть его рассказа:

— Я повернулся и побежал. Никаких мыслей о воинской славе, только о выживании. Я бежал. Я не знал, в каком направлении, знал лишь, что каждый шаг уносит меня прочь от этих штыков. Из нашего отряда уцелело только пятеро. — Он замолчал, чтобы затянуться сигарой. — Как оказалось, с точки зрения армии мы отлично справились со своей задачей. Французы двинулись в ту сторону, куда мы бежали, думая, что мы отступаем к своим позициям. Залп выдал их расположение, и британская пехота ударила им во фланг, снова появившись из тумана и застав французов врасплох. Туман быстро рассеялся, когда взошло солнце, и открыл зрелище, которое я не забуду никогда. Полк, атаковавший нас, теперь по большей части лежал мертвый или умирающий на том самом поле, где они нас настигли. Их атаковала наша пехота, а когда они дрогнули, их стоптала наша кавалерия. Я бродил по полю среди мертвых и умирающих, пока не нашел тела своих людей. Один был еще жив, и я держал его за руку, пока он умирал. Он заставил меня пообещать, что я сделаю в своей жизни что-то большее, чем сгнию в чужой земле, и я сдержал это обещание.

Я смотрел на него в изумлении; я никогда не слышал, чтобы отец так открыто и честно говорил о своем прошлом. На мгновение он, казалось, и сам смутился, но затем продолжил с нажимом:

— Не сомневаюсь, что, когда ты думаешь об армии, ты представляешь себе все прелести офицерского собрания и то, какое впечатление мундир произведет на дам.

Что ж, тут он попал в точку. Именно об этом я и думал.

— Но сейчас у нас нет армии на континенте, отец. У меня будет уйма времени, чтобы научиться воевать.

— Выживают не потому, что учатся воевать, по крайней мере, если ты не генерал. — Теперь он говорил с жаром и, чтобы подчеркнуть свою мысль, ударил кулаком по столу. — Это везение, мальчик! Когда свистят пули, остаться невредимым — это чистое, черт побери, везение! Взгляни на Марбург: мы убили в шесть раз больше, чем потеряли. Почему? Потому что какой-то дурак заблудился и наткнулся на их позиции. Ты сидишь здесь только потому, что вопреки всем шансам ни одна из тех французских пуль в меня не попала. Я-то это знаю и не хочу, чтобы мой сын так играл с судьбой.

Он сделал еще один глоток портвейна, снова затянулся сигарой и продолжил уже спокойно:

— Этот мир прогнил, ты должен это знать. Солдаты и даже генералы — пешки в играх, которые ведут политики, чтобы упрочить свое влияние и уничтожить врагов. Они двигают фигуры, жиреют на взятках и покровительстве и спокойно спят в своих постелях, пока посылают других умирать в крови и в дерьме. Посмотри на Джеймса, он знает, как все устроено.

Отец помог моему брату Джеймсу получить должность в Военно-морском совете, где тот надзирал за ремонтом кораблей.

— Он мне рассказывает, что частные верфи в десять раз эффективнее тех, что принадлежат совету, где каждый управляющий и каждый клерк жиреет на жалованье несуществующих рабочих.

Как выяснилось позже, и отец, и брат ошибались: ситуация была еще хуже. В 1803 году парламентская комиссия установила, что на частных верфях триста человек могли построить семь кораблей в год, тогда как на казенных верфях, где по бумагам числилось три тысячи человек, едва успевали отремонтировать семь кораблей за тот же срок.

— Никакого патента в армию я тебе покупать не стану. Пойдешь служить к Каслри. Он сейчас в самом центре событий, а значит, будет прекрасная возможность себя проявить. Подожди до двадцати одного года, тогда и поговорим снова. Помни, покуда я жив, я могу платить тебе содержание, но когда меня не станет, имение унаследует Джеймс, а ему нужно будет содержать собственных детей. Тебе нужно обеспечить себе доход, а на половинном жалованье в полку этого не сделаешь.

Глава 2

Вот и все, жребий был брошен. Была ли Салли и впрямь на сносях, я так и не узнал. Я снова увидел ее