Морской царь - Евгений Иванович Таганов Страница 23

Бесконечная зимовка между тем подходила к концу. Исчез снег, припекало солнце, проклёвывалась свежая трава. На Левобережье наконец-то появились пришлые кочевники с отарами овец и коз, желая их обменять на наконечники стрел, топоры и лопаты. Как и кутигурам, наконечники им выдавали широкие и из мягкого железа, пригодные лишь для охоты, а не для сражения. Дарник мог торжествовать — его установка на получение от степняков шерсти начинала действовать.

Начали прибывать и дальние гости. С севера по Правобережью прискакала ватага потеповцев, сообщила, что нашли на Яике в его серединном течении несколько городищ в окружении озёр и дубовых лесов, где живёт племя рыжебородых гремов, выращивающее кроме зерна и проса много льна и конопли: стало быть, о нехватке полотна и пеньки можно смело забыть. Потепа с Баженом из-за сильных морозов дальше на север не пошли, зато основали рядом с гремами на Правобережье Яика опорное городище Вохна, с тем чтобы летом с княжеским подкреплением двигаться дальше вверх по Яику. А как сойдёт лёд, ждите плоты с грузами в Дарполе.

Затем по Ямной гоньбе пришла весть о большом торговом караване из хазарского Ирбеня. Возглавлял ирбенских рахдонитов визирь-казначей Буним. Едва услышав о его приезде, князь сразу понял, что речь непременно пойдёт о новом походе. И не ошибся.

— Я привёз невольниц, зерно и вино, — с ходу сообщил, улыбаясь во всю кучерявую бороду, визирь, поклоном приветствуя присутствующих на встрече Калчу и Корнея, а также десяток толмачей-иудеев во главе с Эсфирью.

— А ещё меха, мёд и бисер, — ухмыльнулся воевода-помощник, уже хорошо обо всём осведомлённый.

— Это немного не для вас. Для Хорезма. Мы же не можем туда идти с пустыми руками, — ничуть не смутился Буним.

— А также наверняка серебро за наше сукно и нашу кровь? — добавил Рыбья Кровь.

— Только за вашу кровь. Кого могут интересовать суконные тряпки… — Визирь был по-свойски бесцеремонен.

— Стало быть, на Дербент? — захотел угадать Дарник.

— Сначала я бы посмотрел на твои биремы, — уклонился Буним от прямого ответа.

Осмотром уже почти готовых двух бирем он остался весьма доволен.

— Ты, князь, на год-два опередил наших тудунов. Они ещё только собираются приглашать ромейских корабелов, а ты уже и пригласил, и сделал. Теперь Хазарское море в твоём полном распоряжении.

— Так уж и в полном? — не принял лести Дарник.

— Ну конечно. Ни у нас, ни у Дербента, ни у Гургана таких кораблей и близко нет. Даже двадцати фелукам не справиться с одной биремой. А зная, что ты там ещё камнемёты свои поставишь, то и ста фелукам они будут не по зубам.

Это и было главной целью бунимского приезда побудить князя совершить по восточному берегу Хазарского моря нападение на Гурганский эмират, подчинённый дамасскому халифу. А если и по берегу, и по морю, то ещё и лучше. Дарник против этого не возражал. Споры, как всегда, возникли лишь об оплате. Сорок тысяч дирхемов, причём только чистой монетой, — на меньшее князь был не согласен. Привезённое зерно, железо, вино и полсотни молодых рабынь в качестве частичной оплаты принимать не захотел: или меняем на наше сукно и войлок, или вези всё обратно. Немного уступил, когда визирь предложил прислать словенских ратников.

— Этих давай, только без коней, мне пешцы больше нужны. Но чтобы с оружием и походными припасами. И заранее их предупреди, что у нас тут женщин мало, пускай с собой везут.

Так и получилось, что, проторчав в Дарполе всего три дня, Буним с частью каравана поспешил в обратный путь — ибо до получения всех денег Рыбья Кровь твёрдо заявил, что против Гургана не выступит:

— Будем использовать биремы только как торговые суда, с тем же Гурганом.

Вместе с Бунимом собрался ехать в Ирбень и отец Алексей, что вызвало у Корнея некоторые подозрения. Дотошный обыск скромного имущества священника обнаружил тщательно зашитые в его одежде с полсотни листков тончайшего пергамента. На трёх листках были карты восточных земель, включая Империю Тан, море Орал и северный путь в Индию, остальные были заполнены мелкими ромейскими письменами.

— Ты, я вижу, не только проповедник, но ещё и добрый соглядатай, — весело приветствовал Дарник в Золотой юрте приведённого Корнеем испуганного отца Алексея.

— Знание о далёких странах не есть соглядатайство, а просто научное открытие, — оправдывался священник. — Если ты называешь себя верным союзником Романии, то ты должен не препятствовать везти в Константинополь моё открытие, а помогать мне.

— Я и помогу, — охотно согласился князь, — только сначала всё это открытие будет как следует переписано и перерисовано. Если бы ты сам предложил мне это, то получил бы хорошую награду, а так, увы, — ничего.

Карты были переданы лучшему рисовальщику, а письмена — Эсфири и Лидии, дабы они их переписали нормальным почерком. На отца же Алексея был наложен новый вид дарпольского наказания: княжеская опала — запрет находиться где бы то ни было в присутствии князьтархана.

Одновременно почти такая же незадача произошла с оставшимися ирбенскими рахдонитами, что собирались отправляться в Хоерз. Сопровождающие караван сорок охранников все как на подбор были в великолепных кольчугах и при украшенном самоцветами оружии. Когда Рыбья Кровь предложил вместо пошлины за проход по землям княжества поменять ирбенских охранников на сорок дарпольских ратников-соглядатаев, выяснилось, что доспехи и оружие ирбенцев были лишь ещё одним скрытым от пошлин товаром для Хорезма. Корней удвоил свой сыск и обнаружил тщательно упрятанные в стенках повозок три пуда янтаря.

А вот с этого было уже совсем не грех стребовать десятинную торговую пошлину. Проданный за один день дармовой янтарь принёс в войсковую и княжескую казну много денег, и половина всех женщина Дарполя украсили себя дорогими жёлтыми камешками. Немалая часть драгоценностей досталась и «курицам» за «службу», что сильно уменьшило княжеский прибыток, зато послужило первой ступенькой в создании дарпольской знати.

Пока решалось, чьи ратники и с каким оружием последуют с рахдонитами дальше на восток, объявился ещё один караван уже из самого Хорезма: полсотни верблюдов, тридцать ишаков и десять дивных согдийских коней в сопровождении сотни хорезмийцев из их северного Кята. На правый берег Яика караванщики