Флэшмен и Морской волк - Роберт Брайтвелл Страница 11

Я обменял свои десять гиней на фишки, и мы медленно обошли столы. Затем один из моих новых друзей указал на стол в углу комнаты, где было свободное место. За столом сидели матрона почтенных лет, которую мы назовем леди С, и ее дочь, которую мы назовем леди Д. Обе были увешаны драгоценностями: на шее у матери сверкали бриллианты и рубины, а голову дочери венчала ослепительная сапфировая тиара. Я видел их обеих раньше и знал, что они состоят в близком родстве с одной из богатейших семей страны. Я не стану называть их имен, ибо, попади эти записки не в те руки, их семья и поныне имеет большое влияние.

За столом сидели еще двое незнакомых мне джентльменов, один из которых был текущим банкометом. Я вежливо попросил разрешения занять свободное место и сел рядом с леди С. Двое мужчин, казалось, заканчивали долгую ночь и были явно подшофе. Дамы же, напротив, были возбуждены и поглощены картами, попивая сладкое вино и по большей части болтая между собой. Похоже, на сей раз они оказались в небольшом выигрыше и были весьма довольны собой. В такой тесной компании я не представлял, как можно подменить колоду. Как выяснилось, я этого и не увидел, ибо как раз отвлекся на суматоху — у леди Бессборо загорелись волосы; тогда носили пышные прически, и она, должно быть, подошла слишком близко к настенному бра со свечой. Огонь быстро потушили, и ее выводили из комнаты, когда я почувствовал руку на плече — это был знак, что дело сделано.

Итак, теперь я знал, что выигрышная карта будет среди младших семи, но не хотел ставить на все сразу — это было бы слишком очевидно. Поэтому я поставил по две гинеи на все нечетные номера до семерки, а последнюю гинею — на валета, просто чтобы немного сбить с толку. Первой выпала пара троек, а это означало, что ящичек переходит к следующему игроку, леди С. Она переложила большую груду фишек перед собой, освобождая место для ящичка, и не удержалась от жадного взгляда на скромные стопки передо мной и другими игроками.

В среднем, как и следовало ожидать, я выигрывал через раз и оставлял деньги на тех же картах. Вскоре у меня было уже двадцать гиней. Я проиграл свою ставку на валета, затем появился первый туз, и я медленно начал перемещать свои ставки на другой конец поля. По мере выигрыша размер моих ставок постепенно рос — с двух до пяти, а затем до десяти и двадцати гиней на карту. Было в порядке вещей держать все деньги на столе, поскольку проигрывал ты только на карте банкомета. Иногда я выигрывал несколько раз подряд, иногда выпадало несколько четных карт кряду, и я не выигрывал вовсе. Но, за исключением тех моментов, когда я медленно перемещал ставки после появления туза, я редко проигрывал. Во время нашей тренировки картежники напомнили мне, что было важно изображать восторг при выигрыше, словно я и впрямь удивлен своей полосой везения. Но хотя я и знал, что выиграю, это все равно было по-настоящему волнующе, и притворяться было нетрудно. Дочь леди С, леди Д, заявила, что в этот вечер удача, должно быть, ходит за мной по пятам, и решила повторить некоторые мои ставки, выигрывая при этом деньги у собственной матери. Один из других мужчин за столом решил ставить на четные номера, раз уж я ставил на нечетные, но, поскольку он закрывал их все, он в равной мере и выигрывал, и проигрывал.

Один за другим вышли и скрылись три туза, и мои ставки, соответственно, постепенно перемещались по игровому полю, все время увеличиваясь, но я по-прежнему ставил на нечетные, а также на валетов и королей, словно такова была моя система. Другие игроки поздравляли меня с удачей, даже леди С, которой пришлось посылать за новыми фишками. Наконец лакей принес мне на подносе записку. Я уже знал, что в ней будет сказано, будто отец срочно просит меня вернуться домой, — это был мой сигнал, и я должен был под этим предлогом откланяться.

Пожелав остальным игрокам удачи, я собрал свои фишки и направился к кассиру.

С десяти гиней я выиграл в ту ночь триста пятьдесят — внушительно тяжелый бархатный мешочек, полный золотых монет. Я чувствовал себя крайне уязвимым, везя такую сумму домой по улицам Лондона в кэбе, но на следующий день я смог расплатиться с братом, банком и картежниками, отдав им их десять процентов, и у меня все еще оставалось более двухсот гиней на жизнь.

В последующие годы я несколько раз видел этих картежников в клубах. Это были профессиональные мошенники, которые тщательно все планировали, чтобы обеспечить себе безбедную старость, а не отправиться на виселицу. Они ясно дали мне понять, что их помощь была разовой, ведь если один и тот же игрок выигрывает слишком часто, это вызовет подозрения. Каждый, кому они помогали, был им обязан, и я подозреваю, что среди разных адвокатов и, возможно, даже судей были те, кто был кровно заинтересован в том, чтобы не допускать их до суда. Разумеется, всякий раз, увидев их, я оглядывался, пытаясь угадать, кому они помогают на этот раз. Неизменно, если присмотреться, можно было заметить игрока, которому на удивление постоянно везло. А если подождать, то можно было увидеть, как он непременно выйдет из игры, пока в выигрыше, а не спустит все к концу вечера, как это обычно удавалось настоящим игрокам.

Суммы, проигрываемые в клубах вроде «Олмакса», были поистине ошеломляющими, и мои приятели, очевидно, были не единственными, кто жульничал. Целые состояния переходили из рук в руки за одну ночь. Ходили даже слухи, что один из многочисленных любовников леди Мельбурн продал ее благосклонность другому аристократу за тринадцать тысяч фунтов, чтобы погасить игорный долг. Джеймс Фокс, лидер вигов, умудрился наделать игорных долгов на сто двадцать тысяч, которые покрыл его богатый отец. И все это в игре, где официально шансы были равны.

Меня бы ждали позор и разорение, если бы меня поймали, но, очевидно, многие состояния делались именно так, и если действовать осторожно, как те картежники, то попадались редко. Они брали на себя риск подмены колоды и старались не попадаться мне на глаза после той ночи.

Тот вечерний труд решил все мои денежные проблемы и принес изрядную прибыль, но я больше никогда всерьез не играл в фаро —