Шепот тени - Александр Григорьевич Самойлов

Александр Григорьевич Самойлов

Шепот тени

本物の忍者は、影の中を移動する方法だけでなく、影になる方法も知っています。

服部半蔵[1]

Глава 1

Холодный, седой туман, плотный как вата, заполнил собой всё ущелье, скрыв очертания сосен-великанов и превратив мир в размытую акварель. Он лип к коже противной влагой, скрывал звуки и был главным союзником двух фигур, замерших на скользком каменном уступе над лагерем самураев.

— Видишь? — шёпот Дзюнъэя был тише шелеста мокрых иголок сосны. Он даже не повернул головы, его карие глаза, узкие и внимательные, были прикованы к происходящему внизу.

— Вижу воронку от похлёбки, которую они в себя влили, — так же тихо, но с лёгкой насмешкой отозвалась Акари. Она лежала рядом, и капли тумана оседали на её чёрных, как смоль, волосах, словно рассыпанный жемчуг. — И слышу, как у одного из них урчит в животе. Мастерство невероятное.

Дзюнъэй сдержал улыбку. Юмор в их ремесле был такой же редкостью, как солнечный день в сезон дождей, но Акари умудрялась пронести его с собой, словно запасной сюрикэн.

— Не воронку. Видишь того старого самурая у потухающего костра? Того, что с проседью в бороде и смотрит на остальных как сова на мышей?

Акари сузила глаза, всматриваясь в пелену.

— Вижу. Спит сидя, храпит.

— Он не спит. Его левый кулак сжат. Он лишь притворяется спящим, чтобы наблюдать за молодыми. Он их инструктор. И он единственный, кто действительно опасен. Остальные… — Дзюнъэй позволил себе лёгкий, почти презрительный вздох, — остальные играют в солдатиков. Они так громко звенят доспехами, что можно подумать, они идут на парад, а не в дозор.

Лагерь действительно был образцом самурайской беспечности. Доспехи-гусоку сложены в небрежные кучки, вместо того чтобы быть аккуратно размещенными на подставках-асигару. Длинные нодати воткнуты в землю рукоятями вверх, словно плуги. Несколько молодых самураев, тех, что помоложе, перебрали сакэ и теперь, смеясь, пытались поймать ртом летающих у огня мошек. Воздух пах влажной шерстью, лакированной кожей, варёным просом и глупостью.

— И что с того? — пожала плечами Акари. — Наше задание — не давать оценку их дисциплине, а украсить их ночь. Точнее, их знамя.

Их выпускное испытание было элегантно простым и до безобразия сложным. Пробраться в лагерь. Оставить на большом белом полотнище со знаком мона-хризантемы их собственный знак — стилизованную синюю волну, выведенную несмываемыми чернилами. И вернуться невредимыми. Провал означал не просто позор, а смерть. Самураи не церемонились со шпионами.

— План? — выдохнула Акари, её пальцы уже привычным движением проверили закрепление на её поясе моток верёвки-кунаи с когтем.

— Старая сова у костра — ключ. Он дремлет, но его слух настроен на фальшивые ноты. Мы не пойдём через восточный фланг, где спят те молодые идиоты.

— Но там проще! — возразила Акари.

— И шумнее. Они ворочаются, храпят, один уже второй раз пошёл справлять нужду за палатку. Каждый лишний звук на их фоне будет как удар колокола для того старика. Мы пойдём там, где тихо.

— Где? — непонимающе нахмурилась она.

Дзюнъэй указал взглядом на противоположную сторону лагеря, где темнел вход в походную палатку командира отряда. Рядом с ней на треноге висел тот самый штандарт.

— Прямо через центр. Рядом с ним.

Акари посмотрела на него так, будто он предложил пойти и представиться.

— Ты спятил? Он же нас услышит!

— Именно поэтому и не услышит. Его мозг ищет опасность на периметре, в темноте, в шорохах извне. Он не будет ожидать, что угроза проскользнёт буквально у него под носом. Он примет наши шаги за шум ночного ветра в соснах. Его разум увидит то, что ожидает увидеть. Мы должны стать частью пейзажа. Не нарушителями, а тенью от колеблющегося пламени.

Акари покачала головой, но доверяла его чутью больше, чем своему. Дзюнъэй всегда думал. Иногда это раздражало, но именно это и отличало его от остальных.

Они спустились с уступа бесшумно, как стекающие капли воды. Их тёмная, пропитанная воском одежда не шуршала. Лица были вымазаны смесью сажи и грязи. Они стали двумя призраками, плывущими в молочной мгле.

Дзюнъэй шёл первым, каждый его шаг был выверен, вес тела переносился плавно, с внешней стороны стопы на внутреннюю, чтобы не хрустнула ни одна веточка. Он не смотрел на старика-самурая, он чувствовал его, как чувствуют спиной жар костра. Они миновали первую спящую фигуру, потом вторую. Воздух между ними и «совой» сгустился, стал упругим, как натянутая тетива.

Именно в этот момент один из молодых самураев во сне громко крякнул и перевернулся на другой бок, его рука упала на металлическую тасу с водой с глухим, звенящим ударом.

Старик у костра мгновенно открыл глаза. Его взгляд, острый и ясный, без намёка на сон, метнулся прямо в сторону шума.

Акари замерла в полушаге, её тело напряглось для прыжка, пальцы сжали рукоять короткого клинка-танто. Дзюнъэй же не остановился. Он продолжил движение, абсолютно естественное, плавное и… неуклюжее. Он наклонился, поднял с земли пустой деревянный чайник, который валялся тут же, и, слегка пошатываясь, словно слуга, разбуженный посреди ночи для поручения, сделал несколько шагов к большому котлу с водой на краю лагеря.

Старик-самурай скользнул по нему взглядом. Увидел сгорбленную фигуру, несущую чайник. Ещё один слуга. Ничего интересного. Его взгляд вернулся к перевернувшемуся молодому самураю, и на его лице появилась гримаса презрения. Он буркнул что-то себе под нос и снова прикрыл глаза, продолжая свой караул.

Дзюнъэй, не оборачиваясь, почувствовал, как напряжение позади него сменилось на немое изумление. Он поставил чайник на землю и скользнул дальше, к палатке. Его сердце билось ровно и спокойно. Страх был роскошью, которую ниндзя позволить себе не мог.

Через мгновение они были у штандарта. Акари, всё ещё под впечатлением от его игры, достала тонкую кисть и склянку с синими чернилами. Дзюнъэй встал на стражу, растворившись в тени от палатки.

Он наблюдал за лагерем, за спящими воинами, за тлеющими углями костров, за старым самураем, который на самом деле был не совой, а сторожевой собакой, и которого они только что провели.

«Наставники правы, — пронеслось у него в голове. — Мы всего лишь тени». Но впервые он подумал об этом не с покорностью, а с лёгкой, едва уловимой улыбкой где-то глубоко внутри. Тень невидима. Но именно тень может проникнуть куда угодно.

Сзади послышался