Русская жена английского джентльмена - Лидия Николаевна Григорьева Страница 5

Тут мало отношения ко сну,

все это просто так пришлось ко слову.

Любой стежок ложится на основу.

Варвара спит.

Ей снится сон, вестимо,

о том, что жизнь с мечтой несовместима.

Такая тут взяла ее тоска!

Такой сквозняк в душе, такая свара!

Кольнуло ниже левого соска.

В слезах проснулась бедная Варвара.

Такие сны – кромешная беда.

Она с усильем подавила всхлипы.

…За стенкою Аглая, как всегда,

гоняла новые видеоклипы…

Часть вторая

Страсти по России

Письмо Алексея Варваре

(январь 2001 года)

Сыт я духовной снедью нашей Москвы престольной:

крупной тут ловят сетью, крупною солят солью.

Пьеса прошла здесь вяло – еле партер заполнен,

(ты меня уломала, я как дурак исполнил).

Но бенефис Аглашки – бешеный, против правил!

Тихо и без огласки был арестован Павел.

Не было в прессе травли (этот народ – наушкан!).

Что же я понял в Павле – мальчике на побегушках?

Страстная кровь семита, трезвая – армянина…

Но она для него – Лолита, и Виардо Полина.

Если заглянешь в недра: любит от сих – доколе? —

она для него и Федра (в смысле заглавной роли).

Словно не видел краше (вот уж чего – навалом!),

лет на десяток младше, а с ней – как с ребенком малым.

Был бы судья под знаком этой любви – да где там! —

будет судить по бумагам, или скорей – по дискетам.

Было уже однажды – он налетел на пули,

яростный, бесшабашный, явный – мертвец в отгуле!

К новым властям, пожалуй, не перенес притирки.

Грузят товар лежалый для биржевой Бутырки…

Северный ветер сучий бьет по последним листьям!

Ты же с тебе присущей благостью – помолись там…

Четвертый комментарий

Как много красоты в заброшенной аллее,

и снежные цветы, и вьюжные лилеи,

молочные стога, вся в белых перья липа:

глубокие снега, любимые до всхлипа…

И негу, как нугу, тянуть. Как конь телегу,

сквозь мир тащить тугу: свою тоску по снегу.

Мочалить бечеву страданий до момента,

когда влетишь в Москву – из захолустья Кента.

Во все концы видна (и Гоголю из Рима)

страна, как купина, стоит – неопалима.

В заиндевевший дом войдешь (следы погрома),

любовию ведом (как Пушкин из Арзрума).

Смирись и не базарь: живешь, не в гроб положен,

хоть и один, как царь (и как в Крыму – Волошин).

Количество пропаж спиши на Божью милость.

Вокруг иной пейзаж – все видоизменилось:

от Спаса-на-крови и до владельцев новых

на Спасско-Лутови-новых лугах медовых.

Письмо Варвары Джону

От рассвета до ранней крещенской тьмы

кто расставит силок, кто подставит ботинок…

«Никогда не путешествуйте с неверующими людьми», —

сказал мне однажды смиренный инок.

Замосковье в глубоких лежит снегах,

утопает в сугробах аглаин терем,

мы не можем с нею найти никак

общий язык, хоть и мягко стелем.

Молчит ли, честит ли весь мир до утра,

проглянет ли нежности рваная кромка,

но втягивает в себя, как черная дыра,

пустая космическая воронка.

Боюсь, что детали весьма далеки

от оксфордских малобюджетных дискуссий…

Компьютер изъяли, пишу от руки.

Где ложь и где правда судить не берусь и

съезжаю в гостиницу завтра – дела:

в Москве все бегут (на пожар ли, оттуда ль).

Не знаю, насколько я ей помогла…

Целую. До встречи,

мой аглицкий сударь.

P.S.

А сны под утро – скользкая стезя:

ты снился так, что вслух сказать нельзя!

Письмо Аглаи Варваре

(январь 2001 года)

Поглажу котенку пушистую шерсть,

он прильнет ко мне – без опаски:

тридцать шесть и шесть —

температура ласки!

Это приют от дурных вестей,

если ласкать умеем…

Что же мы варим смолу страстей,

огонь под котлом лелеем?!

Зачем я все это пишу вдогон,

все выше стремлю стропила?

Ты так утишала свой пастырский тон!

(Но в сердце своем – осудила).

Оставила в спальне свою Псалтирь,

значит вернешься для

того ль, чтоб сказать мне: иди в монастырь

или замуж за короля…

Но я не играю в эту игру —

тавро на судьбу не ставлю,

и то, что предназначалось Петру,

не может достаться Павлу.

Спиши это все на актерскую звень,

на паненский мой норов лютый:

я тоже швырялась в свою же тень

чернильницею, как Лютер!

С ангелом тоже боролась, ан глядь —

порвалась становая жила…

Павла вчера отпустили. В пять

привезла его, ублажила.

Нет, как ты знаешь, на мне креста,

что ни день, то живу безбожнее.

И ты мне сказала, что я – пуста,

гремлю, как ведро порожнее.

Может я просто надорвалась

вгору тащить салазки…

«Съисть то он съисть, да кто ж ему дасть!» —

это я снова о ласке.

Письмо Алеши Эн

Она письмо открыла отрешенно

и вздрогнула: на нем приписка Джона!

«…Я всякий раз, идя к амвону,

сворачиваю шею