Современная польская пьеса - Ежи Шанявский Страница 9

Д и р е к т о р. Мне что-то не хочется есть.

Л а у р а  уходит.

Она все время уговаривает меня что-нибудь съесть, точно на свете нет ничего важнее.

Р а с с ы л ь н ы й. Ну и что? Все знают, что она в вас влюблена, заботится о вас.

Д и р е к т о р. Даже слишком. (После паузы, не то про себя, не то обращаясь к рассыльному.) И все-таки в этой женщине есть что-то интересное… Ее сны… Какой она рассказывала мне сегодня сон! Снилась ей золотая корзина. В корзине были алые розы. Розы. Пришел негр в голубом фраке и поставил перед зеркалом.

Р а с с ы л ь н ы й. Ну, знаете… То, что ей снилась корзина, я еще могу поверить… но что это была золотая корзина… Наверно, простая ивовая корзинка. И не розы в ней были, а помидоры. И не негр, а тот рыжий парень напротив, который торгует папиросами.

Д и р е к т о р. Постарели вы, Матковский, брюзжите, ни во что не верите, видите все в черном свете.

Р а с с ы л ь н ы й. Да уж, конечно, не в розовом… Разорение, нужда, да еще дождь моросит… Эх, мерзко жить на свете, пан директор. (Садится на тюки.) Розы ей снились. (Помолчав.) Негр ей снился.

Д и р е к т о р. Что вы на нее взъелись?

Р а с с ы л ь н ы й. На нее, не на нее… Я вообще. А с этими снами… Каждому известно: стоит рассказать вам сон, вот вы и растаяли. Многие уже пользовались этим и выпрашивали на водку. Хотя бы тот, который рассказал вам недавно, будто ему снилось, что он умер. Он слышал, как говорили речь над его могилой, хотел крикнуть: «Хорошо у тебя язык подвешен, да брешешь много!» — но не мог произнести ни слова. Вы и это записали.

Д и р е к т о р. Вы ничего не понимаете, голубчик. Это особая, очень интересная разновидность снов. Я посвятил специальный раздел в своей работе этим снам. Снам о собственной смерти.

Р а с с ы л ь н ы й. Э… все знают, у вас насчет снов…

Д и р е к т о р. Что?

Р а с с ы л ь н ы й. Ну попросту говоря… бзик.

Д и р е к т о р. Глупости говорите, Матковский. Я подхожу к этому случаю с научной точки зрения.

Р а с с ы л ь н ы й. Впрочем… у кого нет своего бзика? Я тоже работал в театре, а на досуге занимался тем, что держал голубей. Выращивал их, менял на рынке, флажком махал, приманивал чужака. Знал каждую птицу, ее повадку, точно дитя родное. Где мои голуби? Где рынок голубятников? Иногда я в небо гляжу. Нету их. Только небо осталось. (Помолчав.) Да что говорить! Возьмем театр. Мало ли актеров занималось спиритизмом? Бывало, утром, перед репетицией, рассказывают друг другу, как это у них «материализуется». Материализуется, видите ли. А не поверишь — так словно ты его кровно обидел.

Д и р е к т о р. Это верно, многие из актеров занимались спиритизмом. Ничего не поделаешь, люди ищут, ищут… Видимо, то, что их окружает, удовлетворить их не может.

Р а с с ы л ь н ы й. Ищут, ищут… Я тоже искал свое добро, которое закопал, много я нашел… (Помолчав.) Да, забыл вам сказать, встретил я того с трубкой, который хаживал к вам когда-то.

Д и р е к т о р. Ну и что?

Р а с с ы л ь н ы й. Ничего. Стоял он с трубкой в руке перед каким-то разрушенным домом, даже сразу узнал меня, руку подал. Постояли мы вместе, потом покачал он головой и говорит: «Безвкусица» — и ушел.

Д и р е к т о р. Понимаю, это камень в мой огород.

Р а с с ы л ь н ы й. А другой, тот молоденький, вместе с которым они когда-то ждали у вашего кабинета…

Д и р е к т о р. Как! Еще и другой? Он тоже?

Р а с с ы л ь н ы й. Нет, его не было. Разное о нем говорят. Будто он здорово сражался и погиб. Другие говорят — раны у него зажили, только его потом арестовали. Точно ничего не известно.

Д и р е к т о р. Да… Сражался… Говорят, что сражался…

Р а с с ы л ь н ы й. А тот скрипач, который на последних наших спектаклях играл за занавесом… он играл потом на улице. Я сам его видел. Играл, еще тогда, когда снаряды свистели. Да… что и говорить, многие из наших… ничего не поделаешь. Пришлось бы глаза выплакать, как говорила у нас эта старуха, а глаза еще нужны. (Помолчав.) Пора браться за дело. Нечего сидеть сложа руки. Пора нарисовать афишу. «Малое Зеркало». Пусть люди знают, что мы тоже начинаем. Вот придет Монтек — все сдвинется с места. Вам дремлется? Я выйду пока, скоро вернусь. Темно уже. Может, свечу зажечь?

Д и р е к т о р. Хм…

Р а с с ы л ь н ы й (зажег свечу, смотрит в глубину подвала). Помещение есть. Только тут как-то не того… брр… примерещится еще что. (Смотрит на директора.) Заснул. (Прикуривает от свечки, уходит не торопясь.)

Директор спит. Дождь сильней ударил в стекла. Сцена пуста. Из глубины бесшумно появляется «м а л ь ч и к  и з  д о ж д я». Медленно приближается к директору, останавливается.

Д и р е к т о р (открывает глаза, смотрит на него). Это вы? И вам удалось найти меня здесь?

Ю н о ш а. На этот раз я имею честь приветствовать вас у себя дома. Чем могу служить?

Д и р е к т о р. Как? Это же наше помещение. Мы открываем здесь театр.

Ю н о ш а. Нам это будет весьма приятно. Возможно, мы придем к соглашению.

Д и р е к т о р. Вы говорите — мы?

Ю н о ш а. Я здесь не один. Я даже не директор. Я тут выступаю в качестве автора, литературного консультанта, иногда режиссера.

Д и р е к т о р. Здесь еще только будет театр.

Ю н о ш а. Театр здесь уже давно.

Д и р е к т о р. Давайте говорить так, чтобы мы могли друг друга понять. Я знаю вас прекрасно. Я называл вас «мальчиком из дождя», потому что вы приходили всегда, когда начинался дождь. Вы приносили мне свои странные пьесы, которые, собственно, не были пьесами, какие-то фрагменты, тексты в несколько фраз, отрывочные впечатления.

Ю н о ш а. Вы говорили всегда, что это слишком коротко, что нет содержания, нет действия.

Д и р е к т о р. Я говорил так, потому что не мог подобрать нужных слов. Но вы не обижались и приходили опять.

Ю н о ш а. Приходил, потому что чувствовал: ваш отказ высказан в такой форме, что я могу еще к вам вернуться.

Д и р е к т о р. Это правда. Но потом я вам сказал, что ваши пьесы не будут сыграны никогда, ни в одном театре мира.

Ю н о ш а. Вы ошиблись. Мои пьесы были сыграны.

Д и р е к т о р. Где?

Ю н о ш а. Здесь.

Д и р е к т о р. Здесь театр еще только будет.

Ю н о ш а. Тут уже давно театр.

На освещенную прожектором эстраду входят  м а л ь ч и к и  в шлемах, с детскими саблями, замирают, уставившись в одну точку. Они освещены прожектором.

Д и р е к т о р. Да, я помню. Вы приносили мне это. Это называлось «Крестовый поход детей». Идут воины, как шли много столетий назад, только на шлемах у них польский герб. Взгляд устремлен в пространство… Я знаю вас, юные солдаты. (Молча всматривается в лица.) Довольно. Я не хочу их! Они из числа тех, кто с палкой в