Корейская война 1950-1953: Неоконченное противостояние - Макс Гастингс Страница 16

ни малейших признаков ожидания чего-то серьезного. Макартур неоднократно демонстрировал, что не верит в назревающую войну. Его абсолютное безразличие к боевой подготовке своих подразделений в Японии можно объяснить только убеждением, что в бой им вступать не придется. Самая крупная неприятность, которой готово было опасаться дальневосточное командование, – возможное усиление партизанской борьбы против Ли Сын Мана, продолжавшейся уже не первый месяц.

Но только историки отчетливо видят тогдашние предостережения разведки насчет войны. А в то время эти не сказать чтобы многочисленные сводки на полупрозрачных листах папиросной бумаги попадали на стол офицеров Макартура, в Министерство обороны и Госдепартамент в Вашингтоне в бурном потоке противоречивой, сбивающей с толку, часто явно ненадежной информации и аналитических данных. Извечная проблема разведки: отличать «сигналы» от «шума». Тем летом 1950 года «шум» проявлялся в виде коммунистических угроз, которые, казалось, нависли над каждым уголком в мире – над границами оккупационных зон в Европе; в Триесте и на нефтепромыслах Ближнего Востока; на Филиппинах, где восстали «хуки»[44]; на рубежах Греции и Югославии. Так что в самом деле Корею в военных ведомствах Запада признавали потенциальным очагом конфронтации с коммунистами, однако относили в дальний конец длинного списка вероятных полей сражения.

⁂

Сокрушительный артиллерийский и минометный огонь Северная Корея открыла в 4 часа утра 25 июня 1950 года. В Вашингтоне это был разгар дня, послеобеденное время в субботу, 24 июня. Нападение коммунистов, замаскированное в предшествующие недели ловким обманным маневром, явилось абсолютной тактической и стратегической неожиданностью. У Корейской народной армии имелось семь готовых к бою дивизий, бронетанковая бригада с русскими Т-34 в составе, три недавно введенных в строй дивизии и многочисленная поддерживающая артиллерия. С момента создания в феврале 1948 года из армии Ким Ир Сена ковали высокомотивированную и хорошо оснащенную боевую мощь, численность которой к началу войны достигала 135 000 человек. Военно-воздушные силы, насчитывавшие около двухсот истребителей Як-9 и штурмовиков Ил-10, по западным меркам были ничтожными, однако их хватало, чтобы обеспечить грозную непосредственную поддержку во время вторжения и уничтожить жалкую горстку сеульских учебно-тренировочных T-6 на земле в первые часы войны. Армии Ли Сын Мана, числом 95 000, целенаправленно отказывали в бронетехнике, противотанковом вооружении и тяжелой артиллерии калибром выше 105 миллиметров. Летом 1950 года более трети транспортных средств южнокорейской армии было не на ходу, а запчастей не достать. Боеприпасов у Южной Кореи хватало всего на шесть дней. Лишь треть армии Ли Сын Мана дислоцировалась на рубежах противостояния атаке коммунистов 25 июня. Армия Южной Кореи была под стать сформировавшему ее режиму – коррумпированной, деморализованной и абсолютно лишенной того боевого настроя в коммунистических формированиях, который очень быстро стал очевиден.

Вскоре на юг двинулись четыре передовых коммунистических отряда во главе с почти неуязвимой бронетехникой, которую больше сдерживали рельеф местности и естественные препятствия, чем силы южнокорейской армии. Десять коммунистических дивизий с 1643 орудиями поддержки пересекли параллель. Город Онджин в считаные часы был занят 6-й дивизией КНА. Пока 1-я дивизия шла на Кэсон, 3-я и 4-я дивизии на востоке заняли коридор Ыйджонбу. Еще восточнее 5-я дивизия вела собственное наступление, подкрепленное высадками морского десанта вдоль побережья позади сокрушаемого фронта южнокорейской армии. В эти первые часы и дни отпор Южной Кореи сводился лишь к отдельным попыткам сопротивления окруженных частей. Под таким грозным и решительным натиском армия Ли Сын Мана не сумела организовать согласованную оборону на уровне формирований. Отступающие разбитые и потрепанные роты принялись вразброд пробираться на юг, часто бросая снаряжение, лишь бы оторваться хотя бы ненадолго от мрачных батальонов Ким Ир Сена. В 9:30 утра Ким Ир Сен лично выступил по радио со своей версией происходящего на 38-й параллели, которая служит основой официальной позиции коммунистического мира в отношении корейской войны с 1950 года до наших дней:

Южнокорейская марионеточная клика отвергла все предложения о мирном объединении страны, выдвинутые Корейской Народно-Демократической Республикой, и посмела начать вооруженное наступление… к северу от 38-й параллели… ‹…› Правительство КНДР отдало приказ перейти в контрнаступление, чтобы отбросить врага с нашей территории. Вина за все, что это может повлечь за собой, будет лежать на марионеточной южнокорейской клике.

Через четыре часа после начала наступления северокорейской армии в Сеуле стало понятно, что это уже не приграничные стычки. Американский посол в Сеуле Джон Муччио отбил телеграмму в Госдепартамент: «Этим утром в Республику Корея в нескольких местах вторглись северокорейские войска… ‹…› Насколько можно судить по характеру вторжения и по тому, как оно было начато, мы имеем дело с полномасштабным нападением на Республику Корея».

Глава 3

Ответный удар запада

1. Вашингтон

Вечером субботы, 24 июня, тридцатипятилетнему первому секретарю посольства Республики Корея в Вашингтоне Хан Пхё Уку позвонил домой, в Такому (штат Мэриленд), знакомый журналист из информагентства Юнайтед Пресс Интернэшнл. «Филипп [под этим именем он привык ради удобства представляться в Америке], ты в курсе, что у вас там вторжение?»[45] Нет, «Филипп» был не в курсе. Он позвонил в Ассошиэйтед Пресс, чтобы удостовериться, а потом в Госдепартамент. Правительство, как и Хан Пхё Ук, узнало о вторжении из телеграмм агентства. Однако затем пришло подтверждение из сеульского посольства, от Муччио. Хану велели немедленно явиться в Фогги-Боттом[46] – вместе с послом, которому он позвонил. Молчаливые и удрученные, они покатили в Вашингтон. Хан Пхё Ук жил в Америке с 1938 года и был преданным сторонником Ли Сын Мана, с которым успел познакомиться довольно близко. Ему было неприятно слышать постоянную критику в адрес своего президента в Госдепартаменте и всяческие изъявления недовольства его диктаторскими замашками. «В сравнении с президентом Трумэном он, конечно, диктатор», – пожимал плечами Хан. Он терпеть не мог приходить в Дальневосточный отдел Госдепартамента с протянутой рукой. В мае 1949 года, когда Ли Сын Ман лично попросил его объяснить американцам, что южнокорейской армии не хватает боеприпасов для военной подготовки, референт по Корее Джон Уильямс глубоко уязвил Хана, отшутившись: «Филипп, вы, наверное, расходуете слишком много патронов».

В эту субботу двух тщедушных корейцев сразу препроводили в кабинет помощника госсекретаря Дина Раска. Тот стоял с мрачным видом в окружении небольшой группки своих сотрудников в смокингах. «Мы получили телеграммы от посла Муччио, – начал Раск, – из которых следует, что произошло вооруженное нападение. Вы располагаете какой-нибудь информацией?» Корейцы покачали головой. И немедленно обратились с просьбой о военной помощи. Ответ Раска они не расслышали, но он явно выразился как-то уклончиво. Корейцы были благодарны уже за то, что просьбу не отвергли с ходу. Через двадцать минут после приезда они уже катили в темноте обратно в резиденцию посла. Именно там меньше часа спустя их застал звонок непосредственно от Ли Сын Мана из Сеула.

Голос Ли доносился четко и ясно, на заднем плане слышались голоса членов кабинета. «К нам вторглись коммунисты, – сообщил доктор сдержанно. – Наши воины бьются отважно, но им не хватает оружия. Пожалуйста, попросите правительство Соединенных Штатов ускорить отправку нам вооружений». В действительности уже во время этого разговора Ли Сын Ман готовился к спешному бегству на юг, в Тэджон. Но его представители в Вашингтоне поспешили исполнить его просьбу. В час ночи воскресенья они снова были в кабинете Раска в Госдепартаменте, перед той же группой американских чиновников. «Дело явно нешуточное, – сказал Раск. – Масштабное нападение. Этим вопросом должна заниматься Организация Объединенных Наций». Посол США в ООН уехал на выходные в Вермонт, но с его заместителем удалось связаться. Генерального секретаря ООН Трюгве Ли попросили собрать Совет Безопасности. Однако четкого ответа относительно военной помощи корейцы так пока и не получили.

На следующее утро они вылетели с авиационной базы Эндрюс в Нью-Йорк с двумя чиновниками Госдепартамента, вместе с которыми они на протяжении всего перелета готовили короткое заявление для Совета Безопасности ООН. Заседание Совета состоялось тогда же, в воскресенье днем, во временной штаб-квартире ООН