Корейская война 1950-1953: Неоконченное противостояние - Макс Гастингс Страница 17

в Лейк-Саксессе. Некоторые из участников организации выразили протест против такой спешки, помешавшей им получить инструкции от своих правительств. Югославия потребовала, если обращение Южной Кореи будет выслушано, не принимать резолюцию, пока на заседании не выступит со своей версией Северная Корея. Требование было отвергнуто. Представитель СССР в Организации Объединенных Наций Яков Малик 13 января покинул заседание Совета Безопасности в знак протеста против отказа ООН заместить представителя националистов (Китайской республики Гоминьдана) представителем коммунистической КНР. С тех пор СССР бойкотировал заседания СБ ООН. Бойкотировал он и заседание 25 июня. Вот в таких чрезвычайных обстоятельствах в шесть часов вечера была принята девятью голосами за (ни одного против) резолюция, в которой осуждалось нападение Северной Кореи и выражалось требование вывести войска Ким Ир Сена с территории южнее 38-й параллели.

Резолюция ООН по Корее вошла в легенды. Ничего подобного этому переломному событию, скорее всего, не повторится в истории ни этого, ни любого другого международного органа. Впервые за все время предметом голосования выступали не просто миротворческие войска, не просто вмешательство третьей стороны в конфликт, но недвусмысленная поддержка одной из противоборствующих сторон в войне. Много раз с 1950 года разные страны порочили себя вооруженным вмешательством в дела другой страны, во многих случаях жертва обращалась в ООН с просьбой о защите и слышала отказ. Что бы ни творила та или иная страна в отношении своих соседей – СССР в Афганистане, Ливия в Чаде, Израиль в Ливане, – проблема признавалась слишком сложной, клубок межгосударственной дружбы и вражды слишком запутанным, и консенсуса для международных военных мер достичь не удавалось. Вмешательство ООН в корейской войне было исторической случайностью, обусловленной уникальным стечением обстоятельств в виде бойкота со стороны СССР. В отсутствие Советов ООН в 1950 году оставалась преимущественно орудием западных демократий и их сателлитов. На том этапе своего развития – последнем отрезке перед тем, как массовое обретение независимости колониями умножит размеры ООН и разногласия внутри нее, – организация насчитывала всего пятьдесят восемь участников. Многие из них горели искренним энтузиазмом, считая, что новая организация окажется способной на большее, чем межвоенная Лига Наций с ее пустопорожней говорильней.

Международные споры в большинстве своем окутаны таким туманом претензий и возражений, произвола и ответных мер, что подходить к ним с абсолютной нравственной меркой довольно трудно. В менее опасные времена многие страны воздержались бы от помощи режиму Ли Сын Мана с его зыбкой легитимностью и очевидной неприглядностью. В осведомленных кругах США иллюзий на этот счет не питали. «Самое слабое место обороняющихся войск – непопулярность правительства Ли Сын Мана и сомнительная политическая и военная надежность его армии и полиции», – писал 27 июня Хансон Болдуин в The New York Times. Однако не только Соединенные Штаты летом 1950 года увидели в корейской войне беспрецедентную возможность положить предел коммунистической экспансии. В Европе, в Азии, на Ближнем Востоке, в Латинской Америке распространение коммунизма – подпитываемого, если не направляемого сталинскими ставленниками, – виделось не абстрактной проблемой, а непосредственной физической угрозой. Наблюдая, как Восточная Европа, воплощение беззаботности и культуры, тонет в мрачном тумане тоталитаризма, граждане свободных стран не просто ужасались, но пугались до смерти. Казалось, уже не только Греция вот-вот окажется под властью коммунистов, но и Франция с Италией. Страшные картины, в которых советские войска, хлынув через послевоенные границы оккупационных зон, атакуют Западную Европу, выглядели вполне правдоподобными. Один британский социалист, заседавший в то время в парламенте, тридцать пять лет спустя выскажется так: «Люди забывают, насколько непередаваемо кровожадными были тогда русские. То, что сейчас СССР стал более вменяемым и менее пугающим, еще не повод упускать из виду, насколько беспощадной и неминуемой угрозой он казался тогда»[47].

Ким Ир Сен просчитался, устроив акт агрессии настолько беспардонной, что даже наименее воинственным наблюдателям из других стран трудно было остаться в стороне. Самые циничные сталинские перевороты в Восточной Европе все же прикрывались фиговым листком законности. Наиболее успешные акты коммунистической экспансии в разных частях мира – и до, и после Кореи – совершались в тумане моральных и политических пертурбаций. Однако для вторжения через 38-ю параллель не было выдвинуто даже самого никчемного предлога. Ким Ир Сен просто вознамерился захватить Южную Корею, пустив в ход грубую военную силу. Даже с коммунистической точки зрения это была огромная глупость. Бывший старший офицер из Южной Кореи отмечал много лет спустя: «Если Ким действительно хотел получить Юг, лучше всего ему было бы просто ничего не делать. Самой большой его ошибкой было напасть на нас». Офицер, разумеется, имел в виду, что к 1950 году режим Ли Сын Мана уже раздирали внутренние политические противоречия. Еще несколько лет незаметной подрывной работы, и он вполне мог расшататься изнутри и рухнуть. Но поторопившись с вторжением, Ким подарил Ли то, чего президент Южной Кореи никогда не обеспечил бы сам: правое дело и знамя нравственной законности. Вокруг них и сплотились 25 июня 1950 года страны ООН.

⁂

Вечером воскресенья Дин Ачесон встретил президента Трумэна в аэропорту Вашингтона с новостями о голосовании в ООН. Трумэн возвращался после беспокойных выходных, проведенных в городе детства – Индепенденсе (штат Миссури). Впереди был ужин в Блэр-Хаус, на котором предстояло собрать всех самых высокопоставленных советников по обороне и внешней политике. В течение предшествующих суток Ачесон со своими сотрудниками подробно разобрали грянувший в Корее гром среди ясного неба. И результаты по-прежнему оказывались для них неожиданностью и приводили в замешательство. Уже много месяцев Запад предполагал, что Советы затеют операцию с целью проверить его на прочность и решимость. Корею считали хоть и возможным полем для такой битвы, но маловероятным. Гораздо более уязвимыми виделись Берлин, Греция, Турция, Иран. В силу географического положения Корею проще было поддерживать Америке, чем Советам. И тем не менее коммунисты устроили войну именно там. Позже Ачесон писал:

Было очевидно, что это нападение не тянет на casus belli для войны с СССР. Не менее очевидно, что оно представляло собой открытый, никак не завуалированный вызов нашей признанной во всем мире позиции защитников Южной Кореи, территории, крайне важной для безопасности оккупированной американцами Японии. Не принять этот вызов, учитывая наш достаточный для его принятия потенциал, значило бы подорвать и власть, и престиж Соединенных Штатов[48].

Если с первым и последним из этих утверждений Ачесона большинство советников президента готовы были согласиться, то второе горячо оспаривали не только современники, но и сама история. Вина за ложные сигналы Пхеньяну и Москве, убедившие коммунистов, что они могут атаковать безнаказанно, лежит главным образом на госсекретаре. Его заявление в Национальном пресс-клубе в Вашингтоне в январе 1950 года, в котором он так опрометчиво вывел Южную Корею за рамки установленных жизненно важных интересов Америки на Дальнем Востоке, запечатлелось в общественном сознании как одна из значимых вех на пути к войне. Сегодня у нас нет свидетельств ни со стороны России, ни со стороны Северной Кореи, позволяющих судить, как повлияли (если повлияли) высказывания Ачесона на Сталина и Ким Ир Сена. Но посол Муччио в Сеуле на протяжении нескольких месяцев предупреждал, чем чревато исключение Южной Кореи из списка декларируемых стратегических интересов Соединенных Штатов. Вывод американских войск из Южной Кореи, явное отсутствие воодушевления в Штатах по поводу режима Ли Сын Мана, протест республиканцев правого толка против любой финансовой помощи его стране и, наконец, такие публичные высказывания, как заявление Ачесона, создавали стойкое впечатление, что Америке судьба Ли Сын Мана безразлична.

Прошлыми просчетами дело не ограничивалось: собравшиеся в Блэр-Хаус военные теперь очень сомневались в наличии «достаточного потенциала» для отражения северокорейской угрозы, о котором с такой небрежной уверенностью говорил Ачесон. К лету 1950 года американские вооруженные силы находились на пике сокращения, предпринятого правительством. Численность их состава снизилась с 12 миллионов в 1945 году до 1,6 миллиона. Расходы сократились с 82 миллиардов долларов до 13 миллиардов, что составляло всего 5 % от ВНП. Почти каждое подразделение в армии было недостаточно укомплектовано, обучено и оснащено. Почти каждый полк в четырех дивизиях оккупационной армии Макартура в Японии лишился батальона или батареи, каждая рота – взвода и так далее. Боевая подготовка