Сделка - Лисса Джонс Страница 50

Витя.

Почти. Ведь ему страшно. Вик его убьет прямо тут. Сначала может и откачает Никольскую, а вот его потом прибьет. Если узнает, что с Киром спутался, если узнает, что Кир вообще уже сто лет как не за решеткой… Кир же просил пока не говорить.

Да. Кир сказал держать рот на замке. Но Витя и сам не спрашивал.

Кай тянет время. Минуту. Две. Пять. Пока не замечает блестящие бисерины пота на ее висках. Василиса начала потеть. Телефон, на экране которого уже набран номер брата, блокируется. Если до обеда Вася придет в себя и уедет домой, никто ничего не узнает.

Кай облизывает губы. И принимает решение: пусть она просто проспится. Пропотеет. И, может быть, эта штука из нее выйдет? Нужно дать ей воды…

Да, точно. Сон, пот и вода.

Кай накрывает девушку двумя пледами. Сидит с ней до шести утра – пока ее сон не становится глубоким и спокойным, а сама Вася перестает чесаться. В начале седьмого Кай, еле раздирая слипшиеся веки, шатаясь, поднимается на второй этаж, заходит в свою спальню и вырубается. Ну и ночка.

Виктор

Ну и ночка.

Hibiki. Легендарный японский виски в белоснежной коробке с черно-красными иероглифами. Japanese Harmony. Бутылка из толстого граненого стекла совершеннейшего качества.

«An amber drink with the taste of honey, pear, cinnamon. A complex aftertaste with hints of white chocolate, oak, pepper, orange peel and peat smokeЯнтарный напиток со вкусом меда, груши, корицы. Сложное послевкусие с оттенками белого шоколада, дуба, перца, апельсиновой корочки и торфяного дыма.» – гласит описание на этикетке.

Наверное, этот виски – лучшее, что я попробую в своей жизни. Но через пару дней.

Не сегодня.

Нераспечатанная бутылка стоит на столике рядом с моими ногами. Сижу на диване, который развернул лицом к стеклянной стене. Ботинки и носки брошены в углу. Скрещенные босые ступни – на журнальном столике. Голова откинута назад, на спинку дивана.

Полы расстегнутой рубашки едва колышутся от порывов предрассветного легкого ветра – окно в стене приоткрыто.

Сентябрьский рассвет долгий, блеклый, серый. Но теплый.

«В городе + 16. Пасмурно. Без осадков» – сообщает gismeteo.

Моя любимая погода. Можно съездить в спортклуб, где есть ринг и открытый бассейн. Размяться и развеяться не помешает. Я, блин, в отпуске.

Но прямо сейчас не тороплюсь домой. Ведь наверняка в шесть утра меня там никто не ждет.

Хочу дать Василисе и Каю время на нежное утро влюбленных, как бы хреново это не ощущалось. В их возрасте просыпаться вместе по утрам… Я помню это чувство.

И снова все мысли сводятся к ней. Даже не к работе.

Еще раз бросаю взгляд на бутылку, но тут же закрываю глаза, мысленно заставляя себя вообразить, как хорошо сейчас было бы окунуться в бассейн где-нибудь в загородном фитнес-клубе. Выбросить из головы все мысли, поработать с грушей, а после – выпарить все неправильные мысли в бане.

А перед глазами – мой улыбающийся курносый волонтёр.

Часть вторая

Глава 21

Суббота, 08:45

Клуб «Койот»

Пасмурное субботнее утро окутывает тишиной сонный Санкт-Петербург. На улицах в центре маячат несколько фигур в плащах. Пара бездомных нашли приют за зданием «Койота».

В столь ранний час в огромном клубе пусто и тихо. Гости и сотрудники разъехались по домам, но острый аромат ночи, что завершилась лишь несколько часов назад, еще витает в воздухе: можно представить и столы с солёными закусками, и бокалы с терпким алкоголем, и танцпол с разгоряченными гостями. Пропитанные потом и парфюмом тела прижимались друг к другу под ритмичные электронные биты.

Затяжка паршивой сигаретой – глоток свежего воздуха для воспаленного мозга. Яд становится кислородом, когда без яда не выжить.

Выдыхая сизый дым в потолок, Кирилл Воронов прикрывает глаза и сползает ниже по спинке дивана, отчего ткань водолазки задирается, оголяя поясницу. Он полуложится, упираясь затылком в мягкий край сиденья, кожей спины чувствуя липкую обивку.

Он наконец-то один в vip-ложе. Ночами вокруг владельца «Койота» и сети баров «Свои люди» вьются самые разные девицы, не оставляют в покое друзья-подпевалы, жаждущие его внимания, но он рад играть эту роль. Сейчас ему даже нравится.

Затяжка и последующий вдох – из приоткрытых губ дым больше не выходит. Кир глотает горечь табака, надеясь, что яд поможет хоть на миг вернуться в то время, когда он еще не был тем, кем он стал.

Во времена, когда веселая юность сулила прекрасное будущее. Когда не он, а Вик был центром притяжения этой доставучей саранчи, а Кир лишь усмехался на предложение занять место местного божка. Когда Вик рисовал ему эскизы первой тату, что до сих пор красуется на его правой икре, пусть и давно выцвела. Когда они – пьяные в стельку юнцы – притащились домой к Вороновым. Хихикая и обсуждая девчонок-первокурсниц (между прочим, девчонок старше их тогда на пару лет), пытались пройти в спальню к Киру так, чтобы его отец не заметил их.

Сигарета, зажатая меж указательным и средним пальцами, тлеет. Пепел сыпется на пол. А Кир все сидит и сидит, видя перед глазами то единственное, что у него осталось. Его прошлое.

Ему одиннадцать. Вик спасает его от очередного избиения. Вступается за пухлого забитого мальчика – козла отпущения элитного пятого «А» класса. За прыщавого сынка прокурора заступается пацан, которого усыновил один из попечителей их лицея.

Так начинается дружба, которую они обязаны были пронести сквозь года. Они должны были дружить, гулять на свадьбах друг друга, вместе воплощать в жизнь любую хрень, что взбрела бы в их головы.

Должны были, да.

Тлеющая сигарета вот-вот обожжет пальцы, но Кир словно в полусне. Совсем не двигается.

Ему двенадцать. Вик зовет его гулять – они таскают конфеты в местном магазинчике. И эти конфеты, съеденные сразу после пробежки, от которой у него чуть сердце через глотку не выскочило, оказались самыми вкусными в жизни.

Ему четырнадцать. Отец всыпал ремня. За что? Сейчас уже Кир не помнит причины, не помнит боли. Помнит только унижение. И помнит Вика, проснувшегося среди ночи и запросто согласившегося свалить из дома вместе с Киром.

Ему шестнадцать, восемнадцать, девятнадцать… Самые счастливые годы жизни. Кирилл никогда больше не чувствовал того, что чувствовал тогда.

Ему двадцать. Как и Бестужеву. И друг знакомит Воронова со своей девушкой. Вик влюблен. Бесповоротно, беспамятно и, самое главное, небезответно.