Что тебе я сделала? - Диана Ставрогина Страница 41

Она испугалась. Испугалась Марка. Как постороннего. Она больше его не помнит.

Подхватив усердно липнущую к полу Бусинку на руки, я оборачиваюсь на шум приближающихся шагов. Больше нет причин оттягивать неизбежное.

Марк останавливается ровно на том же расстоянии, что соблюдал сегодня с первой минуты, как будто подчиняясь странному, никому, кроме него неведомому правилу. Загадочная папка до сих пор у него в руках.

— Так что за новость? — спрашиваю я на удивление спокойно.

Не отвечая, Марк раскрывает папку и наконец протягивает мне тонкую стопку из нескольких листов.

Я принимаю бумаги бездумно. Дрожь в руках не ушла, и черный мелкий шрифт перед глазами никак не желает проясняться в отдельные буквы и слова, смысл написанного ускользает.

— Что это? — интересуюсь я, но острого любопытства не испытываю. Эмоции, хоть и появились, но по большей части остаются притупленными, чужими и далекими.

Марк уверенно встречает мой недоумевающий взгляд:

— Договор дарения на квартиру твоей бабушки.

Извернувшись, Бусинка со скоростью света выскальзывает из моей вполне надежной хватки и, быстрее, чем я успеваю ее удержать, приземляется на подлокотник стоящего поблизости дивана. Пальцы второй руки, разжавшись, отпускают бумаги, и те, ничем не закрепленные, разлетаются по комнате. Беззвучно чертыхнувшись и краснея от собственной неловкости, я опускаюсь на пол с намерением собрать их поскорее.

Немедленно Марк принимается помогать. Минуту спустя договор снова укладывается аккуратной тонкой стопкой мне в руки. Время для осознания происходящего стремительно истекло.

— Марк… — Я растеряно вздыхаю, наткнувшись на упрямый и ожидающий взгляд. — Зачем ты?.. Я ведь сказала, что…

Он не дает мне договорить:

— Это единственное, что я физически могу исправить. Ты понимаешь?

Я качаю головой. Разве есть смысл исправлять то, что исправить нельзя? Марк, кажется, верит в обратное. Я вижу почти одержимую убежденность в синих, сверкающих лихорадочным блеском глазах. Вкупе с осунувшимся лицом и общей ломаной нервозностью позы облик у Марка пугающий.

— Не нужно, — сообщаю я мягко, стараясь не обращать внимания на мгновенно зажегшийся внутри его глаз протест. — Ты уже компенсировал стоимость квартиры. Я не возьму.

Он хмурится. Не возражает сразу, наверняка просчитывая возможные варианты новых аргументов в пользу своего предложения. Даже порывается сделать по направлению ко мне шаг, но сразу останавливается. Однако неизменившееся между нами в длину расстояние теперь ощущается иначе. Тесным и легко преодолимым.

— Тебе была дорога бабушкина квартира, — напоминает Марк, вбивая в воздух каждое слово. — Ты ценила ее намного больше, чем роскошные хоромы своего отца, помнишь?

Я, разумеется, помню. Удивительно, что помнит и Марк. Следующая его фраза, однако, в одно мгновение избавляет меня от любого рода иллюзий:

— Именно поэтому я уговорил тебя продать эту квартиру, хотя ты не хотела с ней расставаться. Напоминаю, что я планировал выставить тебя на улицу, осуществив свой план. После такого никаких компенсаций не будет достаточно, и ты это знаешь.

— Но ведь не выставил. — С наносным безразличием я пожимаю плечами.

Обсуждать прошлое мучительно. Мне отчаянно хочется закрыть глаза и зажать уши ладонями — только бы ничего не слышать и не видеть. Не вспоминать.

Марк лезет в не успевшую затянуться рану голыми руками и не понимает этого. Не выдержав, я поворачиваюсь к нему спиной.

— Альбина…

— Ну что? – выдыхаю я через подбирающийся к горлу ком слез. Марк подходит ближе, его горячее, прерывистое дыхание задевает мою макушку. — Что? Ты думаешь, мне станет легче, если ты скатишься за черту бедности, пытаясь компенсировать мне надуманные денежные убытки? — В запале я разворачиваюсь обратно, вдруг испытав желание одним взглядом поставить его на путь истинный, но важные, точные слова растворяются в небытие.

Не успев отреагировать на мое стремительное перемещение в пространстве, Марк не сразу подчиняет себе выражение глаз и лица. Отпечатавшаяся во взгляде и мышцах тоска — затяжная, преисполненная раскаянием и сожалением — сбивает меня с ног. Ошеломляет до временной немоты.

Одно бесконечное мгновение я словно смотрю Марку прямо в душу, ощущаю то, что чувствует он в каждую минуту своей жизни. Постигаю его, понимаю.

Он мучается. И мука его страшна. Бездонна и черна как пропасть.

Мне становится жутко.

— Пожалуйста, — произносит он тихо. — Возьми хотя бы это.

Вопрос «Есть что-то еще, что ты готов мне дать?» повисает в воздухе не озвученным. Я никогда не осмелюсь его задать.

— Хорошо, — вырывается у меня раньше, чем мысль о согласии оборачивается взвешенным решением.

Лицо Марка немного светлеет, линия плеч теряет былую напряженность.

— Спасибо, — благодарит он отрывисто.

Странный ответ. Но спрашиваю я о другом:

— Что от меня требуется?

— Нам нужно съездить к нотариусу. Скажи, когда сможешь, я запишу нас.

На моих губах замирает изумленный смешок. Просто оттого, что я не привыкла к такому Марку: осторожному, бережному, внимательному ко мне.

Он ведь с первого дня был другим. Резковатым, жестким, загруженным работой и делами настолько, что мы почти не виделись и не общались.

Какой он настоящий? Прошлый или сегодняшний? Или, может быть, есть и другой Марк? Которого мне никогда не узнать?

Голова идет кругом. Я называю дату следующего свободного дня на автомате, не отдавая себе отчета в том, что говорю.

Марк удовлетворенно кивает. Значит, получил от меня достаточно внятный ответ.

— Я пойду, — сообщает он вдруг.

— Уже? — Мне с трудом удается подавить последовавший за вопросом порыв зажать рот ладонью.

Марк, кажется, не замечает двусмысленности моей оговорки. Кивает серьезно, будто с извинением:

— Нужно ехать. У… — Он мнется, наверняка не желая объясняться, и я спешу избавить его от беспричинного неудобства:

— Тебе не нужно передо мной отчитываться.

— Не в этом дело. — Синие глаза напротив наполняются решимостью. — Сегодня день рождения Миши, — признается Марк, и и одно простое предложение ударяет меня под дых. — Я еду на кладбище.

Я беззвучно хватаю воздух ртом, не в силах даже кивнуть. У маленького мальчика, погибшего под колесами моей машины, сегодня день рождения.

Ему… Сколько бы ему исполнилось? Девять?

Целых девять лет.

— Могу я поехать с тобой? — говорю я к собственному ужасу вслух.

Глава 26

— Ты серьезно? — спрашивает Марк неподдающимся определению тоном.

Отрезвление приходит в ту же секунду. Как в моей голове вообще созрела мысль о подобном?