Без памяти во лжи - Настя Петухова Страница 21

Я замолкаю, смотрю на свои руки, пытаюсь ухватить эти образы, удержать их. Они такие яркие — запах хлеба, скрип деревянного пола, мамин голос, — но сомнения всё ещё грызут меня.

Это реальные воспоминания? Или просто сон?!

Поднимаю взгляд на Ареса, жду его реакции.

Он смотрит на меня, и его лицо меняется. Брови поднимаются, глаза расширяются, рот приоткрывается — он не скрывает удивления. Я напрягаюсь, совершенно не понимая, что его так поразило.

Мужчина делает ещё шаг ко мне, наклоняется чуть ближе, и его голос звучит тихо, но твёрдо:

— У тебя нет матери, Селена. Ты сирота.

Слова падают на меня, как камни, вмиг парализуя...

Воздух застревает в груди, сердце пропускает удар. Я смотрю на него, пытаюсь осмыслить его слова, но в голове хаос.

Сирота?!

Нет, это невозможно.

Я видела её, чувствовала её тепло, слышала её голос.

Или нет?

Что-то рушится внутри меня, и я не знаю, чему верить — его словам или тому, что живёт в моей памяти.

Глава 22: Арес

Арес

Селена вернулась.

Очнулась после двух дней жара и бреда, а я наконец-то смог выдохнуть. Всё это время я провёл рядом с ней, не отходя ни на шаг.

Работа, дела — всё отошло на второй план и вдруг стало неважным. Телефон буквально разрывался от бесконечных звонков и сообщений, но я не брал трубку и не отвечал. Со мной пытались связаться заместители, подрядчики, партнёры по бизнесу, но чаще всего...

Вероника.

Её настойчивость раздражала, а все попытки достучаться меркли, растворяясь, как дым, перед... ней.

Перед женщиной, что сейчас сидит напротив меня, держит ложку дрожащими пальцами и смотрит в тарелку, будто там спрятаны ответы. Которые я, почему-то, хочу помочь ей найти.

Хочу вытащить её!

Не просто из болезни, а из этой чёртовой неизвестности, что теперь грызёт меня изнутри.

Кто она? Селена?

Моя жена?!

Или кто-то очень похожий на неё?

Не знаю.

И это незнание сводит меня с ума.

Я внимательно смотрю на неё, сканируя каждое движение, каждый жест, взгляд и даже вдох.

Её движения медленные, слабые, но в них есть что-то новое.

Нежность.

Она наклоняется к тарелке, подносит ложку ко рту, и её волосы падают на лицо, закрывая глаза. Девушка откидывает их назад лёгким движением, и я ловлю себя на том, что не могу отвести взгляд.

Она другая.

Действительно, другая.

Милая, невинная, почти хрупкая.

Не та Селена, что я знал — с её острым языком, с холодной улыбкой, со взглядом, который резал, как раскалённый нож. Та Селена была хищницей: расчётливой, уверенной.

А эта... эта выглядит так, будто никогда не держала оружия в руках, будто не знает, как причинять боль другим людям.

Но тогда, где правда, а где ложь?!

Я не могу разобраться, сколько бы ни пытался это сделать.

Селена, которую я ненавидел, не была настолько хорошей актрисой. Она бы где-нибудь прокололась. В мелочи, в слове, во взгляде.

Её маска бы треснула, и я бы увидел ту стерву, что украла документы и продала меня конкурентам.

Но эта женщина передо мной не даёт ни единого шанса поймать её на лжи. Она либо гениально играет свою роль, либо... либо это не она.

Потираю щетину на подбородке, чувствуя, как усталость давит на плечи. Два дня практически без сна, без нормальной еды — только кофе и тревога, что словно капкан держит меня здесь, рядом с ней.

Она кладёт ложку на стол, поднимает взгляд на меня.

Её усталые глаза цепляются за мои, и я напрягаюсь. Она хочет что-то сказать, я вижу это по тому, как она сжимает губы, как нервно заламывает пальцы.

— Я кое-что вспомнила, — говорит тихо, голос дрожит. — Правда, это был сон, но...

Вспомнила?!

Хмурюсь, делаю шаг ближе. Сердце бьётся быстрее, хотя я не хочу этого показывать.

Она сглатывает, смотрит на свои руки, потом снова на меня.

— Мама. У меня есть мама. Я видела её! Добрую, с усталыми глазами... — Селена мягко улыбается, словно и сейчас видит её перед собой.

Она говорит и говорит, а меня будто парализует в моменте. Я не в силах остановить и прервать этот поток «лживых» или... не знаю, каких откровений!

Внутри всё сжимается от противоречий.

Если она хотела меня удивить, у неё получилось!

Я не могу скрыть шока от услышанного. Мои брови поднимаются, глаза расширяются.

Селена замолкает, смотрит на меня, ждёт какой-нибудь реакции.

А я вдруг понимаю: это та мама, которую она звала ночью в бреду. Мне кажется, я даже сейчас слышу её слабый, хриплый голос, который шепчет с отчаянием: «Мамочка, спаси меня». Тогда я думал, что это просто жар, бессмысленные обрывки, фантазия.

Но теперь... теперь это обретает форму.

Пытаюсь собрать все мысли воедино. Селена смотрит на меня, и в её глазах читается смесь надежды и страха.

Открываю рот, чтобы что-то сказать, но слова застревают.

Вместо этого я вспоминаю всё, что знаю о Селене — моей Селене.

Детский дом. Одиночество. Никаких родителей, никаких воспоминаний о семье. Она рассказывала об этом холодно и отстранённо, как факт, который давно перестал её волновать. Тогда я верил ей.

А сейчас?!

— У тебя нет матери, Селена, — говорю, наконец. Мой голос звучит твёрже, чем я ожидал. — Ты сирота.

Она замирает.

Её лицо бледнеет, глаза стекленеют, и я вижу, как что-то рушится в ней. Но я не могу остановиться, не могу смягчить удар.

Это правда — или то, что я считал правдой все эти годы.

— Ты сама мне это сказала, — продолжаю, смотря ей прямо в глаза. — Ты выросла в приюте.

Женамолчит, смотрит на меня, её руки дрожат.

Я жду, что она возразит, закричит, обвинит меня во лжи. Но она только опускает взгляд и сжимает пальцы в кулаки.

Не знаю, что думать.

Если все её слова лишь фантазии, навеянные болезнью, то почему они такие живые?

Почему она зовёт маму, которой не было, с такой болью, с такой непоколебимой уверенностью?!

А если это правда... то, кто она?

Не моя Селена, это точно.

Моя Селена не знала тепла, не знала уюта — она была выкована из стали, холода и ненависти. А эта — нежная, милая, невинная