Без памяти во лжи - Настя Петухова Страница 20

Рука соскальзывает, задевая стоя́щую рядом тумбочку, и стакан с водой, любезно оставленный кем-то, падает на пол. Стекло разбивается с громким звоном, осколки разлетаются в разные стороны. Звук разрывает тишину, повисшую в комнате.

Арес вздрагивает, просыпается.

Его глаза открываются, и он смотрит на меня — не с привычной злостью, не с холодом, а с чем-то новым.

Беспокойство? Забота?! Я не верю своим глазам...

— Ты очнулась, — говорит он хрипло, садится ровнее, потирает лицо рукой. Его голос звучит устало, но в нём нет того яда, что я привыкла слышать.

Молчу, не зная, что сказать.

Мои мысли всё ещё там: в покосившемся домике, с мамой, в той жизни, которая кажется моей, но может быть лишь сном. Я смотрю на него, ищу ответы в его лице, но вижу только этот странный взгляд.

Что изменилось?

Почему он здесь, рядом со мной, а не с ней?.. Почему не кричит, не обвиняет, как обычно это делал?!

— Сколько я здесь? — спрашиваю тихо, голос срывается, горло сухое, будто я не пила целую вечность.

Арес медлит, смотрит на осколки стакана, потом снова на меня.

— Два дня, — отвечает, наконец. — Ты была в бреду.

Два дня.

Я пытаюсь осмыслить это, но голова кружится.

Воспоминания о маме, о деревне, об университете всё ещё кружатся в голове, смешиваясь с реальностью.

Я не знаю, что правда, а что ложь.

Не знаю, кто я! Но одно чувствую точно — что-то изменилось. Не только во мне, но и в нём.

Снова пытаюсь встать, неуклюже заваливаясь на руку. Арес замечает мои попытки и встаёт, делая шаг ко мне.

— Лежи, — говорит он, но я качаю головой.

— Мне нужно... — шепчу, кивая в сторону уборной.

Как же неловко!

Он смотрит на меня ещё мгновение, потом протягивает руку. Я не хочу её брать, но слабость побеждает. Самой мне не справиться.

Его ладонь тёплая, сильная. Опираясь на него, встаю с кровати. Ноги дрожат, но я держусь, стискивая челюсть. Он ведёт меня, медленно, осторожно, и я совершенно не понимаю, что происходит.

Этот Арес — не тот, кого я знаю. Что-то сломалось в нём, или во мне, или в нас обоих...

Не знаю, что будет дальше. Но знаю, что те воспоминания, настоящие или нет, дали мне что-то... наверное, надежду.

Глава 21: Селена

Селена

Выхожу из ванной, опираясь на стену, чтобы не упасть. Ноги всё ещё дрожат, слабость цепляется за меня, как тень, но я заставляю себя двигаться.

Пока передо мной не возникает картина, вынуждающая замереть на месте.

Арес стоит у небольшого столика в углу комнаты — того, что обычно пустует, но сейчас... сейчас он накрывает его!

На столе появляется глубокая тарелка с чем-то горячим, от неё поднимается пар, пахнет бульоном — простым, домашним. Рядом — чашка чая, ложка, салфетка. Его движения размеренные, будто он привык к таким вещам... будто он постоянно заботится обо мне. Но ведь это не так!

Муж... или всё-такинемуж замечает меня и поднимает взгляд. Его лицо какое-то другое. Нет привычной злости, нет холода, но зато есть что-то мягкое, почти человеческое.

— Садись, — говорит он тихо, кивая на кровать. — Тебе надо поесть. Я вызвал доктора, он скоро должен подъехать.

Его голос звучит ровно, без того яда, к которому я привыкла, и это... ранит меня. Не болью, а чем-то тёплым, что проникает в сердце и сжимает его.

Неужели это забота?!

Он действительно заботится обо мне? О той, кто по его словам, предала?..

Я смотрю на него — на его широкие плечи, на то, как он поправляет чашку на столе, будто это важно, — и чувствую, как внутри что-то шевелится.

Мне приятно его внимание, так непривычно приятно, будто никогда прежде мужчина не ухаживал за мной так, как он сейчас.

Пытаюсь вспомнить — было ли у меня что-то похожее? — но память молчит. Сама не понимаю, зачем пытаюсь это сделать? Наверное, чтобы отвлечься и не краснеть перед... ним.

Чувствую, как щёки заливает неловким румянцем. Прикладываю холодные ладони — становится немного легче.

Делаю шаг к кровати, сажусь на край, не отрывая от него взгляда.

Он выглядит особенно.

Не как тот Арес, что кричал на меня, вышвыривал из машины и смотрел с презрением. Этот Арес другой — уставший, но внимательный, почти уязвимый. Его рубашка помята, волосы растрёпаны, но в этом есть что-то настоящее, чего я раньше не замечала.

— Спасибо, — говорю еле слышно, всё ещё сгорая от стыда и смущения. — За то, что спас меня.

Он замирает, смотрит на меня, и в его глазах мелькает что-то — удивление? Я опускаю взгляд на свои руки, сжимаю пальцы.

— Хотя я не знаю, что было бы лучше, — продолжаю тихо. — Остаться там, под дождём, и умереть. Или жить здесь, во лжи.

Слова вырываются сами. Горькие, тяжёлые.

Я не смотрю на него, но чувствую, как воздух в комнате густеет. Арес молчит, и это молчание давит на меня ещё сильнее.

Вспоминается его злость, его холод, его уход к Веронике. Она для него что-то большее, особенное — я знаю это, чувствую каждой клеточкой тела. И эта мысль снова ранит меня, словно острый нож, несмотря на его заботу...

Поднимаю глаза, встречаюсь с его взглядом. Он стоит неподвижно, смотрит на меня так, будто пытается что-то понять.

И я решаюсь.

Не знаю, откуда берётся смелость, но я больше не могу держать это в себе.

— Я кое-что вспомнила, — голос предательски дрожит. — Правда, это был сон... но...

Он хмурится, делает шаг ближе, но не перебивает.

Сглатываю ком в горле и продолжаю:

— Мама. У меня есть мама. Я видела её. Добрую, с усталыми глазами. — лёгкая улыбка трогает мои губы. — Мы жили в деревне, в старом покосившемся домике. Она пекла хлеб, учила меня шить, читала мне книги. — не знаю, для чего ему эти подробности. Но я будто вновь проживаю эти приятные воспоминания, когда рассказываю про них.

Арес слушает внимательно, не сводя с меня пристального взгляда. Словно пытается забраться под кожу. Прочесть мои мысли. Уличить во лжи или поверить...

— Я была любимой дочерью. — продолжаю, не в силах остановиться. — Мама меня очень любила, как