Без памяти во лжи - Настя Петухова Страница 19

Будто наяву вижу его рядом с Вероникой. Представляю, как он ласкает её тело, как его руки скользят по её коже, как он покрывает её поцелуями — нежными, жадными, такими, каких мне никогда не доставалось.

Я вижу, как он смотрит на неё — с теплом, с желанием, с чем-то, чего в его глазах для меня не было.

И мне... обидно.

Обидно осознавать, что это моя жизнь. Жизнь нелюбимой женщины. Грудь сжимается от боли. Сердце стучит, будто мечтает выпрыгнуть из груди, и без того тяжёлое дыхание сбивается.

Чтобы хоть как-то прийти в чувства, приходится сжать кулаки, впиваясь ногтями в ладони.

Физическая боль немного отрезвляет. И на место обиды приходит злость. Я злюсь — на него, на неё, на себя. Я чувствую себя преданной, обманутой, брошенной, хотя не виновата ни в чём!

Я ведь не люблю его. Или люблю? Нет, не люблю. Этому чувству неоткуда взяться в наших отношениях. Но мысль о том, что он сейчас с другой, режет меня, и я не знаю, как остановить эту боль.

Я настоящая. Я искренняя!

Я не помню себя, не помню своей жизни, но это знаю точно — оно живёт во мне, как огонь, что не гаснет даже под проливным дождём. Я не та, за кого он меня принимает. Не предательница, не лгунья, не та, что заслужила его ненависть. Но он этого не видит. Никто не видит!

Дождь усиливается, крупные капли бьют по плечам, по голове, заглушая мои всхлипы.

Шаги тяжёлые, ноги вязнут в лужах, силы уходят.

Понимаю, что долго не протяну.

Впереди сквозь пелену воды, проступает силуэт автобусной остановки. Ускоряю шаг, спотыкаюсь, но всё-таки добираюсь до неё и обессиленно падаю на скамейку.

Дерево холодное, мокрое, но это единственное место посреди дороги, где я могу укрыться. Хотя бы так.

Сворачиваюсь в комок, подтягиваю колени к груди и обнимаю себя руками, чтобы согреться.

С собой у меня нет ничего.

Ни денег, ни телефона... ни имени.

Селена — это не я.

Это имя не откликается в сердце, не звучит как родное. Оно чужое, как его дом, как эта жизнь, как всё, что окружает меня с тех пор, как я очнулась в больнице.

Я плачу, слёзы текут без остановки. Я молю память вернуться... Но в голове — только тьма, только обрывки, которые не складываются в полноценную картинку.

Дрожу, зубы стучат от холода, одежда промокла насквозь, но я не хочу сдаваться.

Дождь барабанит по крыше остановки, ветер свистит в щелях, и я закрываю глаза, пытаясь унять непрекращающуюся дрожь.

Я не знаю, что будет дальше.

Не знаю, куда идти и где искать правду.

Силы постепенно покидают моё промокшее и замёрзшее тело. И я не замечаю, как погружаюсь во тьму. Холодную, неприветливую тьму...

Глава 20: Селена

Селена

Я засыпаю, свернувшись на холодной скамейке автобусной остановки. Дождь барабанит по крыше, убаюкивая меня своим ритмом.

Тело дрожит от холода, сознание ускользает, погружаясь в темноту... но потом перед глазами вспыхивают образы. Они смутные, размытые, но тёплые, как луч солнца в зимний день.

Я вижу маму.

Её лицо — доброе, усталое, с морщинками вокруг глаз, которые появились от улыбок и тяжёлой работы.

Она стоит у плиты в маленькой кухне, деревянный пол скрипит под её ногами. Домик покосившийся, старый, с потёртыми обоями и выцветшими занавесками, но в нём так уютно и так... тепло. Тепло не в прямом смысле этого слова. Здесь тепло, потому что дом полон любви, взаимопонимания и поддержки.

Мы живём бедно — я вижу это по её потрёпанному фартуку, по пустым полкам в шкафу, по тому, как она считает каждую копейку. Но мама делает всё, чтобы я этого не замечала. Чтобы я ни в чём не нуждалась...

Она зовёт меня, её голос мягкий, ласковый: «Иди сюда, моя хорошая». Я бегу к ней, маленькая, с растрёпанными волосами. Она обнимает меня, прижимает к себе. Чувствую запах хлеба, который она печёт, и её рук — шершавых, но таких родных.

Я её любимая дочь, единственная, и она живёт ради меня. Она учит меня шить, готовить, читать старые книги, которые достаёт у соседей.

«Ты вырастешь достойным человеком», — говорит она, гладя меня по голове, и я верю ей.

Картинки сменяются одна за другой.

В следующей я вижу себя старше — стою у доски в деревенской школе, пишу мелом, а учитель улыбается. Я стараюсь, зубрю уроки при свете свечей, потому что электричества в доме часто нет.

Мама сидит рядом, штопает мои носки, подбадривает: «Ты умница, у тебя всё получится». И у меня получается. Я сдаю экзамены — стою в школьном дворе, держу аттестат, а она смотрит на меня с гордостью, вытирая слёзы рукавом.

Потом я уезжаю — большой город, шумный вокзал, мама машет мне издалека, а я обещаю вернуться.

Университет. Я учусь, сижу в аудитории, листаю книги, пишу конспекты. Это последний курс...

Картинок много, все они разные... но ни в одном из воспоминаний не появляется моё имя.

Оно ускользает, будто растворяется, как дым.

Я пытаюсь ухватить его, кричу внутри себя: «Кто я? Как меня зовут?» — но ответа нет.

Всё так ярко, так реально — запах маминого хлеба, скрип половиц, её голос, — но сомнения всё же грызут меня изнутри...

Это мои воспоминания?

Или это бред, игра воображения, последствия болезни, той пустоты, что живёт в моей голове с тех пор, как я очнулась в больнице?!

Я не знаю...

Открываю глаза.

Холод скамейки исчезает, дождь больше не стучит над головой. Я лежу в мягкой постели, укрытая тёплым одеялом, и вокруг меня знакомая комната — та самая... в доме Ареса.

Место, которое мне не принадлежит и никогда не принадлежало. Я снова здесь, и это бьёт по мне, как удар.

Как я вернулась? Сколько времени прошло?!

Поворачиваю голову и вижу его. Арес спит в кресле рядом с кроватью, его голова откинута назад, руки сложены на груди. Лицо покрыто щетиной — густой, тёмной, будто он не брился несколько дней. Его одежда помята, под глазами залегли тени.

Он выглядит уставшим, будто даже старше, чем я помню.

Сколько прошло с того благотворительного бала и... с моего побега? День? Неделя? Я не знаю, и эта неизвестность давит на меня ещё сильнее.

Тело ноет, слабость сковывает мышцы. Мне нужно в уборную,