Самый тёмный грех - Ноа Хоуп Страница 41

Я уверял себя, что ей нужно время, чтобы остыть, просто побыть одной. Но пять минут превратились в десять, десять – в пятнадцать, а Даны все не было. Беспокойство начало пожирать меня, вязкое, липкое, как паутина.

– К чёрту «личное пространство»! – прорычал я, сжимая кулаки, принимая, наконец, решение, которое должно было быть принято гораздо раньше.

Сжав телефон в руках, я лихорадочно начал искать её по камерам. Сердце колотилось в груди, как дикий зверь, рвущийся на свободу, а холодный пот выступил на лбу. Но Даны нигде не было. Я проклинал мир вокруг, пока не наткнулся на запись, где она мчится по тропинке, ведущей к обрыву. Где, естественно, не было ни одной чёртовой камеры.

В тот момент внутри меня пробудился первобытный инстинкт, и я побежал, быстрее, чем когда-либо прежде. Мысли о том, что она может сброситься с обрыва, разрывали меня изнутри.

Нет, моя Дана не сделает это!

Но я всё равно нёсся по этой проклятой тропинке, как сумасшедший, не чувствуя земли под ногами, ломая ветви, спотыкаясь о камни, проклиная каждый чёртов сантиметр пути, отделяющий меня от Даны.

– Только бы с ней всё было в порядке. – повторял я про себя, как будто эта мантра могла стать заклинанием, способным предотвратить беду.

Когда я, наконец, добрался до неё, колени подломились под тяжестью ужаса, отчаяния, вины и осознания собственной беспомощности. Я рухнул на землю, не в силах отвести взгляд от её неподвижного тела, от этой жуткой, кровавой картины, от кошмара, который стал реальностью. Воздух застыл в лёгких, убивая всякое желание дышать, думать, существовать в этом бездушном, пустом мире, где нет её, моего ангела. А всё вокруг постепенно растворялся в пелене тьмы, в серой, безжизненной дымке, – мир, звуки, мысли – всё исчезло. Осталась лишь эта безумная, пугающая тишина, в которой существовало только мы двое: я и она, моя умирающая Дана.

Но вдруг… её ресницы дрогнули. Я замер, сердце забилось в бешеном ритме, и на долю секунды я подумал, что схожу с ума, что это галлюцинация, мираж, порождённый страхом. Но нет. Это было реально. Я бросился к ней и схватил её запястье, лихорадочно пытаясь нащупать пульс.

Слабый, едва уловимый, но… он был.

– Жива. – выдохнул я, и в этом одном слове, в жалком, хриплом выдохе, было больше эмоций, чем за все годы после смерти Эмилии. Страх, огромное, всепоглощающее облегчение, вспышка запретной надежды, и… неконтролируемая, ужасающая нежность. Но под этим всем, как ядовитый плющ, расползалась моя болезненная зависимость от неё, готовая задушить всё, что осталось в сердце, превратить его в прах.

Быстро осмотрев её раны, я снял с себя рубашку, разорвал её на две части и обмотал ею руки Даны, стараясь остановить кровотечение.

– Я должен был пойти за тобой. И мне чертовски жаль, что я не сделал этого. Но ты… ты выберешься из этого, чёртова девчонка!

Я прижал её к себе так сильно, как только мог, пытаясь удержать её, не дать ускользнуть в объятия смерти. Её хрупкое тело казалось таким беззащитным в моих руках, хрупким и нежным, и я понимал с ужасающей ясностью, что не могу позволить прошлому повториться. Эмилия для меня ничего не значила, но Дана… её смерть уничтожит меня полностью. Она единственный светлый луч в этой тьме, мой маяк в этом хаосе. Ради неё я хочу просыпаться каждое утро, хочу жить. Да, у меня есть сестра, братья, ответственность перед другими, но последние два года я был одержим Даной. Пусть это неправильно, мерзко, нездорово, но, если её не будет… я с удовольствием шагну в бездну, из которой уже не будет выхода.

– Дана… – прошептал я, прижимая губы к её волосам, вдыхая её аромат, её запах, который стал для меня наркотиком, ядом и лекарством одновременно. Голос дрожал от подавляемых эмоций. – Мой ангел… почему ты это сделала?

В этот миг раздался голос Адама, его слова, подобно холодной воде, вырвали меня из пучины шока.

– Что, блядь, здесь произошло?

Я поднял голову и увидел своих братьев, которые стояли рядом с широко открытыми глазами, полными тревоги и растерянности.

– Она… режет себя. – прорычал я, слова вырывались с трудом, сквозь стиснутые зубы. Внутри меня кипел гнев, но он был направлен не на Дану, а на самого себя. Я должен был пойти за меня… предотвратить это безумие… сделать что-нибудь.

– Боль помогает ей… когда чувствует слишком много. – закончил я, голос сорвался на хрип.

– Это… из-за меня? – выдохнул Тео, его голос был едва слышен, но в глазах – бездна вины, пожирающая его изнутри. – Из-за того, что я сказал?

В этот момент что-то внутри меня раскололось. Не просто трещина, а катастрофический обвал, разрушающий всё, что когда-то считалось фундаментом. Мой персональный демон, тот самый, что шепчет мне на ухо с момента смерти Эмилии, взревел с яростью безумного:

– Она страдает из-за тебя! И ты, ничтожество, ничего не можешь с этим поделать! Ты не заслуживаешь ничего! Ни капли счастья, ни мгновения покоя, не единого лучика света в этой проклятой жизни!

«Пошёл на хрен!– рявкнул я мысленно, сжимая кулаки до хруста. – Она моя. И я не отдам её никому, ни даже костлявой смерти с её ржавой косой!»

Дана Вега… объект моей привязанности. Нет, это слово так мало отражает то, что я к ней чувствую. Одержимость? Нет, это слишком банально и просто. Это смесь болезненной зависимости и безумной жажды контроля над каждым аспектом её жизни.

Обычно её боль – это моя боль, и одновременно… источник извращённого удовольствия. Парадокс, которым я живу последние два года. Но сейчас… эта боль не приносила никакого удовлетворения, только острую, невыносимую пустоту. Да, я хотел, чтобы она страдала, чтобы не могла жить, дышать, существовать без меня. Любой нормальный человек сказал бы, что я должен держаться от неё подальше. Особенно после того, что она сделала с собой. Причём во второй раз в моём обществе.

Но я не отпущу её. Никогда. Если потребуется, я причиню себе такую же боль, чтобы понять её, чтобы почувствовать её ужас, чтобы этот кошмар больше никогда не повторился.

– Не знаю. – ответил я, наконец, чувствуя, как решимость, как поток энергии, проникает в каждую клеточку моего тела, придавая мне силу. – Но сейчас нужно отнести её домой и вызвать врача.

Я не дам ей умереть. Не позволю ей покинуть меня