Ее кровь, его тьма - Лира Алая Страница 6

камням, редкое фырканье лошадей и тихое скрипение дерева. Верна медленно приподняла ресницы и осознала — она в карете. Голова покоилась на чьих-то коленях, тёплый плед укрывал её до подбородка. Пахло железом, прохладным ветром и чем-то ещё — терпкой свежестью, как у ночного леса.

Она моргнула несколько раз, чтобы убедиться, что не спит. И увидела его. Он сидел, откинувшись в угол, одной рукой удерживая её так, чтобы она не скатилась, другой — бездумно трогал край пледа, словно проверяя, надёжно ли он укрывает её.

— Ты проснулась, — его голос прозвучал спокойно, но слишком близко, почти над ухом.

— Мы… в карете? — Верна приподнялась, но тут же почувствовала слабость в теле.

— Пешком ходить скучно. И медленно, — ответил он лениво, словно речь шла о чём-то пустяковом. — А у меня есть дела поважнее, чем смотреть, как ты спотыкаешься каждые десять шагов.

Она прикусила губу.

— Значит, ты всё это время мог устроить так… а я шла рядом с тобой едва держась на ногах?

— Конечно, мог, — в его голосе прозвучала едкая усмешка. — Но ты не просила. Вчера ты поняла, что если попросишь, то я дам тебе того, что ты хочешь?

Щёки Верны вспыхнули, и она резко отвернулась к окну, лишь бы не встречаться с его взглядом. Но воспоминание о вчерашней ночи всплыло слишком ярко: её дрожащий голос, разрывающий тишину; как она, задыхаясь от стыда и желания, умоляла его; как сама же сорвалась, когда он потребовал произнести просьбу вслух.

Она закусила губу, но от этого стало только хуже — в груди поднималась волна смущения, а внизу живота зарождался жар, предательский и неумолимый.

Господи… я и правда просила его…

Он слегка подался вперёд, и Верна почувствовала, как его дыхание коснулось её виска. Он говорил тихо, почти лениво, но каждое слово пробивалось сквозь кожу, будто прикосновение.

— Ты покраснела. Вспоминаешь, как просила меня? — его усмешка скользнула прямо в её сознание. Он играл с ней, слишком открыто.

Верна вскинула голову, но встретилась с его глазами — тёмными, слишком близкими, слишком знающими. Сердце ухнуло куда-то вниз, и слова застряли в горле.

Она хотела возразить, оттолкнуть, но тело предало её. Жар разлился под кожей, дыхание сбилось, и только пальцы ещё судорожно вцеплялись в плед, как в последнюю защиту.

Почему… почему он так легко делает со мной это?

Он заметил дрожь её губ и тихо хмыкнул, словно удовлетворённый её слабостью.

Она вцепилась в плед так, что побелели костяшки пальцев. Но именно тогда почувствовала — он смотрит. Этот взгляд прожигал её сквозь ткань, сквозь дыхание, сквозь все попытки спрятаться.

Он молчал. И в этом молчании было слишком много: знание, насмешка, удовольствие. Он позволял ей тонуть в собственном воспоминании, наслаждаясь тем, как её тело само выдаёт её.

Она чуть не сорвалась, чтобы крикнуть:перестань!— но не смогла. Потому что в глубине души знала: он не остановится, даже если она скажет.

Верна возмущённо подняла глаза на него, но встретила лишь спокойный, чуть ироничный взгляд. Сердце неприятно дрогнуло: он словно наслаждался её обидой.

— Ты… невыносим.

— Я слышал это много раз, — он чуть склонил голову набок. — И всё же, мышка, ты ещё со мной.

Она отвернулась, не желая продолжать эту игру. Но его следующее замечание заставило её вновь напрячься.

— Впрочем, времени у тебя всё меньше, — он произнёс это так, словно констатировал неизбежное. — Твою просьбу мне придётся исполнить, но только одну. И если ты до сих пор не решила, лучше поторопись.

Верна сжала край пледа, почувствовав, как в груди поднимается тяжёлый ком мыслей. Она знала, о чём он говорит. Но от одной мысли стало страшно: просить что-то для себя? Для власти? Чтобы удержать место главы клана?

Она глубоко вдохнула. Нет. Всё это пустое.

— Я не прошу ради себя, — проговорила она тихо, словно боясь услышать собственные слова.

Он хмыкнул.

— Это мы ещё посмотрим.

Она не ответила, лишь отвернулась к окну. За ним проплывали поля, редкие деревья, утро только рождалось — серебристый свет пробивался сквозь облака, мягко ложился на землю. Всё было тихо и спокойно, но внутри Верны буря лишь нарастала.

Мысли крутились, одна сменяла другую. Клан. Их поселение. Эти люди. Они никогда не участвовали в войнах или политике, не стремились к крови и власти. Они были мастерами, торговцами, людьми дела. Когда-то прадед собрал их, предложил защиту и дом, а взамен получил верность и трудолюбие. Так и появилось то, что ныне называлось их кланом.

И всё это должно было перейти её брату. Он с детства готовился, отец обучал его ремеслу управления, видел в нём будущего лидера. Но три года назад брат исчез. Словно растворился.

Верна стиснула кулаки. Она помнила те дни слишком отчётливо: как отец искал его, как старел на глазах, как почти сломался. Потом появились слухи, что брат ушёл добровольно, бросил их, предал. Но она не верила. Не могла. Он никогда бы так не поступил.

Её глаза заслезились. Она резко вытерла их ладонью, но образ брата не уходил.

Они приходили к отцу — всплыло воспоминание. Да, те люди. Странные, настойчивые, слишком улыбчивые. Они хотели выкупить часть производств и магазинов. Сеть лавок, фабрики, склады — всё, что приносило доход и обеспечивало их поселение.

Отец тогда отказал. Категорично. Верна случайно подслушала разговор. Помнила его слова:«Мы строили это поколениями. Я не позволю вам забрать то, что не ваше».

А вскоре после этого жениха Верны нашли мёртвым. Человека, который должен был стать её опорой и который мог взять на себя управление.

Она зажмурилась. Боль до сих пор была свежей, как будто это случилось вчера.

А теперь умер отец. Осталась только она. И сотни людей, верящих, что их защитят. А ведь всё может развалиться.

Верна ощущала, как страх сжимает горло: если они потеряют покровительство, то другие кланы нападут. В лучшем случае — присвоят их мастерские, заставят работать на себя. В худшем… продадут людей в рабство. А она ничего не сможет сделать.

Она стиснула зубы. Нет. Она не могла этого позволить.

Вампир молчал, но Верна чувствовала на себе его взгляд. Он слушал её дыхание, улавливал дрожь пальцев, и это бесило её ещё больше.

— Ты молчишь, — наконец произнёс он. — Но я вижу, как работает твой разум. Вижу, как ты сжимаешь зубы, как дрожат твои губы. Ты