Няня из другого мира - Анастaсия Бран Страница 22

— О, мисс Элиза, — он снял очки с удивленным видом. — Думал, вы забудете обо мне, как только придете в себя.

— А вы на удивление запоминающийся, — улыбнулась я, хотя внутри все сжималось от тревоги. — Мне нужно с вами поговорить. О графине Лианне.

Он даже не удивился, только коротко кивнул и указал на скамью.

— Прошу.

Мы уселись. Снаружи кричали птицы, в дальнем углу журчал настой в стеклянной капельнице. Тут было слишком спокойно, и от того я чувствовала себя неуютно.

— Вы лечили ее? — спросила я.

— Наблюдал. Но… не лечил, — тихо ответил Гориус, поправляя очки. — Лианна… была женщина непростая. Мягкая, добрая, но… упрямая. Не терпела ни лекарей, ни магов. Даже целебной магии избегала, считала ее «вторжением в божественную волю». Убеждала себя, что у нее просто слабость, сезонное недомогание.

— Но вы же видели, что с ней что-то не так?

— Видел, — кивнул он. — Бледность, утомляемость, потеря веса… Со стороны выглядело, как истощение, как истерика, — он запнулся, стиснув руки. — Но я не мог вмешиваться без ее разрешения. Таков закон. Да и она отталкивала любого, кто пытался достучаться до нее. Улыбалась, извинялась, говорила, что не нужно. Что все под контролем.

— А магия? Проверяли?

— Два мага приходили. Один — придворный, второй — деревенский, старой школы. Ни один не нашел следов ни проклятия, ни порчи. Ничего. — Целитель помолчал. — И все же я чувствовал, что болезнь не обычная, но так и не смог понять, в чем дело.

Я медленно кивнула. В голове выстраивалась картина — уже не из штрихов, а из явных мазков.

— Скажите, если бы ей медленно давали яд — скажем, с настоями или в чае — вы бы смогли это заметить?

Старик посмотрел на меня внимательно. Очень внимательно.

— Сейчас — да. Тогда — нет. Не было причины подозревать. Но если яд был накопительный, растительного происхождения, с легким успокоительным эффектом, а доза — минимальной… Да. Он мог накапливаться месяцами. И даже лучшие маги не почувствовали бы изменений в ауре. Особенно если вещество не разрушает, а истощает.

Я вытащила из-за пазухи сверток с высушенными листьями, тот самый, который только что нашла около двери, развернула на ладони, подала ему.

— Знакомо?

Гориус склонился, вдохнул. И сразу отдернулся.

— Проклятие! Это же…

— Да, — сказала я. — Это давали ей, я уверена. Под видом настоя. А теперь этим пугают меня.

Целитель смотрел на сверток со страхом, будто видел перед собой ядовитую змею.

— Это редкий яд, — медленно произнес он. — Его добывают из особого мха, что растет на камнях в теневых лощинах. Очень дорогой, очень редкий. Слишком чистый, чтобы попасть случайно в дом. Вы правы, это оружие. Для тех, кто хочет убить, не оставляя следов.

— И у вас нет сомнений?

— Ни малейших, — прошептал он. — Но доказать будет трудно. Травы быстро теряют силу. Но если вы найдете еще, в порошке, в питье, в шкатулке… Это уже будет улика.

Я свернула сверток обратно и убрала. Затем встала.

— Спасибо, мастер Гориус. Вы очень помогли.

Он тоже поднялся, и вдруг неожиданно положил ладонь мне на плечо.

— Осторожней, мисс Элиза. Если за вас взялись, то они не остановятся. Ни перед чем.

Я кивнула, но страха больше не чувствовала. Только ярость и ледяную решимость защитить себя и маленькую девочку, жизнь которой, кажется, висела на волоске…

Глава 28

Последние дни напоминали мне вязкое болото. Я шла, как будто сквозь трясину: медленно, тяжело, с каждой минутой все глубже увязая в том, что не имело формы, но давило изнутри. А может, я просто начинала сходить с ума.

Дариан куда-то исчез. Совсем.

После нашего разговора, после его намека, что я «перехожу границы» — он будто растворился. Уходил рано, возвращался поздно. Я не видела его ни на завтраке, ни в коридорах, ни даже мельком на лестнице, где прежде мы сталкивались почти ежедневно. Словно кто-то выдрал из картины самую важную фигуру, и все остальное начало расползаться, теряя краски.

А я… Я продолжала заниматься Анабель. Читала с ней, учила буквы, объясняла, как собирать слова и почему «дракон» начинается с такой странной буквы, похожей на перевернутого гуся. Она смеялась, дергала меня за рукав, подсовывала рисунки, в которых я неизменно была изображена с короной, как у королевы. И, каждый раз, когда я спрашивала, что это за странный предмет в моих руках, она с таинственным видом отвечала: «Это ключ. Он открывает сердце папы». Я пыталась шутить, но что-то внутри сжималось и щемило, словно она знала больше, чем должна.

И мне было страшно. Это было не просто тревожное предчувствие, не призрачный ужас, который приходит с недосыпом и усталостью. Это был осознанный, холодный страх, который подбирался все ближе, с каждым новым «мелким совпадением».

Например, ваза. Я точно помнила, что оставила ее на комоде. Сама поставила, расправила салфетку под ней, любовалась, как хорошо она сочетается с нежно-голубыми шторами. Но вернувшись из сада, я нашла ее на столе. В самом его центре, как будто кто-то специально поставил ее туда, чтобы я заметила. Словно послание: «я здесь».

Или мешочек. Опять такой же, холщовый. И запах тот же — сухая трава, щепотка ужаса, щедрая порция угрозы. Только на этот раз записка была не написана, а будто выцарапана — остро, с нажимом.

«Тебе следует исчезнуть. Пока можешь».

Я не спала полночи. И если бы не Анабель, я бы, наверное, давно сорвалась.

Вечером я укладывала девочку с особой нежностью. Гладила волосы, укутывала одеялом почти до подбородка, рассказывала сказку про волшебную лису, что умела разговаривать и охраняла лесных детей от темноты. И когда Анабель, наконец, заснула, я поняла, что возвращаться к себе я боюсь. Просто не могу себя заставить.

В этой комнате… будто стены были живыми. Словно я была не одна. И этот взгляд в затылок, когда за плечами только пустая комната, этот почти слышимый шорох — все это выворачивало душу. Я чувствовала себя птицей в клетке, которой подрезают перья каждую ночь.

Поэтому я накинула на плечи плащ и вышла. Ночь была прохладной, воздух — густым, а звезды — слишком яркими. Я брела по саду, не разбирая