Неладная сила - Елизавета Алексеевна Дворецкая Страница 20

Перекрестившись, Устинья стала собирать цветы пролески ближе к домовине. Набрав пучок, сунула за пазуху свиты, достала припасенный плотный лоскут, завязала в него горсть песка.

– А ты, дедко, знаешь что-нибудь о той красоте? – тем временем спросил Куприян у своего бывшего наставника.

Куприян держался спокойно, но в душе был взволнован немногим меньше Устиньи. В юности он семь лет прожил у деда Заморы, в его избенке близ Змеева камня, но в последние года, отойдя от ремесла, его больше не встречал и теперь не знал, не проклянет ли его наставник за отступничество. А уж кто может одним словом прямо сквозь землю отправить – так это дед Замора.

– Знаю кое-что. – Хранитель озера скрипуче засмеялся, как мог бы засмеяться старый пень. – Ты, Неданко, науку свою забросил, не надобны тебе более хитрости. Вот и жди теперь, пока судьба сама собой явится.

Куприян вздрогнул, услышав свое первое, при рождении данное имя, – само прошлое его позвало по имени. Дед Замора перевел взгляд единственного глаза на Устинью, и Куприяну стало нехорошо. В словах древнего деда ему почудилась угроза девушке – единственной, что была дорога ему на свете.

Устинья молилась перед домовиной, не слушая их разговора. Куприян вдруг заметил, что снегопал унялся, небо посветлело. Луч солнца упал на поляну, и сразу вспомнилось, что нынче весна! Прямо на глазах белое покрывало распадалась на лоскуты, сквозь него проглядывали желто-бурые прошлогодние листья, ростки свежей зеленой травы. Цветы пролески поднимались к свету, растопыривали синие реснички. Куприян взглянул в небо, а когда опустил глаза – дед Замора исчез, как лесная тень. Слезы растаявшего снега сверкали в бесчисленных цветах, голубых глазах земли-матери.

Глава 6

– К Параскеве пойдем, – сказал Куприян, когда они с Устиньей проходили через сумежское предградье, к старинному валу, за которым начиналось Погостище – самая старая часть поселения, помнившая еще княгиню Ольгу.

Устинья кивнула. В гостях у Демки никто из них, ясное дело, не бывал, где искать его или Мавронью, не знал. Зато двор бабы Параскевы напротив Власьевой церкви знали все, у нее бывали и Куприян, и Устинья, когда, еще при отце Касьяне, приходили на праздники к пению. Двор принадлежал к церковным – на нем жили Власьевы дьяконы. Но после смерти отца Диодота на смену ему никто не явился, а с прошлого лета и сам поповский двор возле церкви остался без хозяина, теперь там сидела Еленка, вдова отца Касьяна.

Всю дорогу, пока шли от Игорева озера у Сумежью, светило солнце, и от недавнего снега уже остались только пятна влаги на траве и прошлогодних листьях. Потеплело, Устинья скинула платок на плечи. Жители Сумежья, тоже радуясь долгожданному солнцу, повылезли из домов, и появление барсуковского знахаря не могло остаться незамеченным.

– Смотри, смотри! – раздался позади женский крик, пока Куприян с племянницей шли к воротам вала.

Они обернулись на испуганный голос – какая-то баба охнула и спряталась за ворота. Встречные, хоть и отвечали на приветствия Куприяна и легкий поклон Устиньи, смотрели неуверенно, тревожно. Иные при первом взгляд на них шарахались, стучали костяшками пальцев друг об друг – для отгона сглаза – и шептали: тьфу тебя! Куприян косился на племянницу: а я что говорил? Устинья шла невозмутимо, улыбалась и кланялась, как всегда. За пазухой у нее торчал пучок сине-голубых пролесок, и на цветы люди тоже поглядывали с испугом. Многие узнали «урочную траву», и понятно было, кому и почему Устинья ее несет.

В обычное время до Демки никому не было особого дела – лишь бы сам никого не трогал. Но его хворь после встречи с барсуковским знахарем через Мавронью стала известна сперва бабе Параскеве, а через трех дочерей старушки весть живо разлетелась по Сумежью. Старшая Параскевина дочь, Неделька, была замужем за Ефремом и точно знала, что Демка после той ночи в Барсуках пришел на работу больной и день ото дня хворал все сильнее, пока вовсе не слег. Чем нелепее слух, тем охотнее он передается; по этому же закону молва, связавшая имена Демки Бесомыги и Устиньи-богомолицы, за день-другой овладела умами и уже повторялась как истинная правда. Год назад все ждали, что к Устинье посватается новгородец Воята, тоже из поповских детей. Вот был бы достойный для нее жених, с этим никто не спорил. Но Демка? Не того он поля ягода. Страх перед порчей и любопытство к такой несуразной связи возбуждали сумежан, уже растревоженных известиями о каменном идоле и нетленной покойнице.

И вот знахарь с племянницей идет в Сумежье сам! Когда Куприян с Устиньей вышли на единственную площадь погоста, к Власию, там уже кольцом собрался народ. Залезли даже на высокое крыльцо запертой молчаливой церкви – оттуда лучше видно. Баба Параскева стояла возле своих ворот, в окружении четырех из своих семи дочерей; старушка выглядела, как всегда, приветливо и невозмутимо, дочери, все выше ее ростом, вид имели настороженный и даже боевитый. Не устрашенная этим, Устинья хотела подойти к ней, но им навстречу вышел Арсентий, староста Сумежья. За ним следовал Ефрем – судя по виду, прямо из кузни, Павша, Ильян, старики Савва и Овсей, еще кое-кто из мужчин. Ефрем, ладный мужик, выглядел хмуро и на Куприяна воззрился без приязни.

– Здравствуйте, мужи сумежские, многие лета! – Куприян, остановившись, отвесил вежливый поклон, потом опять гордо выпрямился. – Уж не нас ли вы в таком множестве встречаете? За что нам такая честь?

Любой смутился бы под сотней тревожных, недружелюбных взглядов, но без храбрости не бывает истинного волхва, а Куприян таким родился. Устинья рядом с ним, в серой свите, с длинной светло-русой косой под белым платочком, с пучком голубых цветов на груди, тонкая, спокойная, была словно сама весна: и притягательная, и опасная, и пригреет, и погубит, и поманит теплом, и овеет холодом.

– Слухом земля полнится, будто ты, Куприян, за старое свое ремесло принялся, – строго сказал Арсентий – высокий худой старик с длинной светлой бородой. – Стал уроки и призоры наводить. И не боишься людям на глаза показаться, здесь, где есть человек, тобой погубленный?

– Что с ним теперь? – испугалась Устинья. – С Демкой? Он жив?

Сердце оборвалось – что, если Демка успел умереть и она опоздала?

– Жив покуда. Да чуть-чуть… – Арсентий окинул ее взглядом. – Кто б подумал, что попа Евсевия дочь…

– А с чего ты, Арсентий, нас в злом деле винишь? – не без вызова ответил Куприян. – Прикосы – зло, да и напраслина – тоже не доброе дело. Разве кто видел меня за таким?