Неладная сила - Елизавета Алексеевна Дворецкая Страница 21

– Демка у тебя ту ночь ночевал, – сказал Ефрем. – Я от него самого слышал. А потом он слег, который день на работу не выходит. Да и встанет ли на ноги…

– Устинья! – вскрикнул рядом женский голос, и через толпу пролезла Мавронья. – Все ж таки ты! А я сама не верила, и Параскевушка мне говорила: не может того быть, чтобы такая добрая девка… А слово-то и впрямь сильное! – Мавронья обернулась к воротам, где стояла Параскева. – Как ты сказала, так она и пришла! Ах, Устя, Устя!

– Демка Бесомыга, хоть и человек беспутный, а наш, сумежский, мы его в обиду не дадим! – добавил Павша, Параскевин сосед.

– Тетушка Мавронья! – обратилась к той Устинья. – Отведи меня к нему, к Демке. Я ему урочной травы принесла.

– Да уж давали ему урочную траву. – Мавронья горестно скривилась. – Параскевушка давала. Только сказала, кто навел, тот и снимет…

– Так чего ж ты стоишь? – послышался рядом голос самой Параскевы. – Крестнику твоему спасение принесли, а ты сама дорогу застишь.

– Да разве можно к нему пустить? Он и сам в неуме все твердил: не пускай ее, не хочу ее целовать…

Несмотря на всеобщее смятение, рядом послышались смешки.

– Экий мужик пошел разборчивый! – хмыкнул старик Савва. – Такую девку целовать не хочет! Я б поцеловал… будь годов на тридцать помоложе.

– Так это что – она от любви его испортила? – изумилась Неделька. – Мы-то думали, он ее добивался, а выходит, она его?

– Ну и дела! – загомонили бабы, и все ширился недоверчивый смех.

– Демка! С его-то рябой рожей и такую лебедь белую подстрелил!

– Умный детина – знает, где хлеб, где мякина!

– Так это он с ворожбы любовной занемог? С приворота?

Куприян молчал: такой оборот дела, повернувший сумежан от гнева к смеху, отводил опасность, и лучше было пока не спорить. Боялся он только за Устинью: любая девка на ее месте сгорела бы со стыда, но та стояла спокойная. Мысль о том, что она испортила Демку от любви, казалась ей такой нелепой, что даже не могла смутить. Всем известно, что Устинья с отрочества желает стать инокиней и на посиделки и гулянья ходит только потому, что девушке-невесте так положено: пусть не думают, что она избрала в женихи Бога лишь потому, что других нет. Она получила все права хорошей невесты на земле, чтобы добровольно принести их в жертву жениху небесному.

– Да пусть забирают этого черта рябого! – кричала тетка Хриса, не забывшая, как парилась со свиньей. – Кому еще у нас этот нечистик понадобился бы!

– За него здесь и коза хромая не пойдет! – поддакивала ее дочь Агашка, уверенная, что это Демка вечно подбивает ее мужа на разные безобразия.

– Пусть забирают его в Барсуки к себе! Сама свахой пойду, лишь бы духу его здесь, в Сумежье, не было!

– Куприян, коли тебе зять нужен, что ж молчал? У нас и получше того обормота найдутся!

Пока все кричали, баба Параскева молча наблюдала за Устиньей. Сумежане в свой черед поглядывали на Параскеву: та была признанной водительницей во всех делах, где требуется особая мудрость. Потом Параскева кивнула Устинье, приглашая подойти.

– Не верится мне, Устя, что с твоего слова Демка изурочился, – с обычной своей приветливостью сказала старушка. – Ты ведь не делала ему ничего?

– Ничего, бабушка. Не приходилось мне людей-то урочить.

– А вижу, урочную траву принесла. – Баба Параскева кивнула на пучок голубой пролески, который Устинья теперь держала в руке. – К чему бы, коли не ты изурочила?

– Пришло мне от Бога такое повеление.

– Что за повеление?

– Явилась мне во сне дева, что от злобы людской пострадала безвинно и за то была Господом прославлена нетлением.

– Та самая, что на Игоревом озере? – Баба Параскева переменилась в лице.

– Она самая. Сказала, что хворь Демке принес идол каменный, а мне повелела взять от гроба ее песку немного и травы урочной. От них Демке исцеление придет. А коли еще сыщутся недужные – и им тоже.

– Так вот с чего у меня свекровь три дня лежмя лежит! – охнула какая-то баба в толпе. – А то идол каменный!

Гомон поднялся вновь. Все разом вспомнили и про упрямого идола, и про нетленную деву в домовине, но если раньше эти явления только пугали и сулили беды, то теперь всем стала ясна между ними связь.

– Мавруша! Отведи Устю к крестнику твоему, – повелела баба Параскева. – Коли и правда ему с той травы и песку полегчает, стало быть, на помощь и защиту нам Господь ту деву нетленную послал.

А не полегчает, так Демку не особо и жалко, подумали иные в толпе. Всякая душа замерла в ожидании чуда. Мавронья, хоть и сомневалась, ослушаться Параскевы не смела и пригласила Устинью за собой.

– Коли Демка не дается, меня поцелуй! – закричал им вслед Овсеев внук Сбыня.

Они ушли, а мужики обступили Куприяна.

– А дева та нам с Устей явилась в истинном облике – красоты несказанной! – стал рассказывать тот. – Сказала: трижды по девяносто лет, мол, она в озере Игоревом лежала, а ныне вывел ее Господь на вольный свет. Велела, чтобы поставили на том месте, где домовина, часовенку, и туда ее поместили. Будет она Бога молить за нашу волость, и от того идол каменный сам в урочный час песком рассыплется…

Куприян был тем более убедителен, что твердо знал: источник бед – идол каменный. Важно было, пока общее внимание приковано к нему и сумежане ловят каждое его слово, внушить, что они с племянницей – не пособники, а противники вредоносной силы.

Мавронья и Устинья тем временем добрались до Демкиной избы. Неслышно войдя, гостья огляделась: пусто, бедно, но довольно чисто – Мавронья нашла время, прибралась. Устинья привыкла видеть Демку где-то на людях; казалось, он, как зверь лесной, своей берлоги и не имеет. Да и могла ли она подумать, что когда-нибудь в эту берлогу войдет!

– Он, Демушка, живет пока небогато, – зашептала ей Мавронья, – но даст Бог, и поправится. Ты не гляди, что так худо здесь. Руки-то у него хорошие, иначе Ефрем его не держал бы в кузне. И парень он не злой, озоровать может, а злобы вот этой к людям в нем нет, баловство одно. Коли ты надумаешь, так я вот бы как рада была…

Мавронья запуталась в собственных домыслах: не то Демка домогался Устиньи, не то наоборот; но по вечной бабьей привычке уже стала смекать, нельзя ли довести дело все же до свадьбы, какой бы дикой мысль о такой паре