Спой мне, девочка - Диана Эванс Страница 21

Первая нота заставила задрожать стёкла в окнах.

***

В катакомбах было темно и сыро. Ава спотыкалась о камни, её щёки горели от слёз.

— Мы не могли… мы должны были…

Джейк круто развернул её к себе. Его глаза в свете фонарика горели.

— Ты слышала её голос? Чистый. Сильный. Она пела впервые за двадцать лет. Не для них. Для себя.

Где-то над ними раздался второй аккорд. Земля дрогнула. Посыпалась пыль.

— Что она сделала?!

Джейк улыбнулся — горько, страшно.

— Солистка номер один дала последний концерт.

Третий аккорд. Грохот. Крик… который вдруг обрывается.

И тишина.

Тишина, в которой рождается новая мелодия — где-то в сердце Авы. Мелодия, за которую теперь будет держаться.

Джейк обнял её, когда слёзы наконец хлынули.

— Она спасла нас. Теперь наша очередь — сделать это значимым.

Где-то впереди, в темноте катакомб, мерцал свет. Выход. И жизнь — странная, страшная, прекрасная — которая ждала их за поворотом.

Глава 22

Три недели спустя

Прага хорошела под осенним солнцем. Листья на деревьях горели золотом, а в воздухе витал пряный аромат глинтвейна с корицей. Но Ава не замечала красоты вокруг.

Она сидела на краю кровати в их новой съемной квартире (уже третьей за этот месяц), сжимая в руках материнскую нотную тетрадь. На столе перед ней стоял стакан чая — уже холодный, нетронутый.

Дверь скрипнула. Вошел Джейк, неся в руках два бумажных стаканчика с ароматным кофе и свежими трдельниками.

— Опять не спала? — его голос был мягким, как шерстяное одеяло.

Ава лишь пожала плечами, не поднимая глаз.

— Сегодня снилась мама. Она пела ту самую песню… — голос ее дрогнул.

Джейк молча поставил кофе, сел рядом, обнял ее за плечи. Его пальцы нежно вписались в ее кожу, словно ноты на строке.

— Она спасла нас. И мы сделаем это значимым.

Ава закрыла глаза, чувствуя, как горячие слезы катятся по щекам.

— Я не могу… я не знаю, как жить дальше без нее… Я нашла ее и сразу потеряла….

Джейк повернул ее лицо к себе. Его глаза были полны решимости.

— Ты будешь петь. Как она хотела. Для нее. Для нас.

Он достал из кармана сложенный листок — афишу старого пражского театра.

— "Золотая лира". Зал на 500 мест. Отличная акустика.

Ава смотрела на бумагу, чувствуя, как в груди что-то сжимается.

— Это слишком… я не готова…

— Ты более чем готова, — Джейк поднял нотную тетрадь. — У нас есть ее музыка. Ее правда. И… — он достал маленькую коробочку, — ее жемчужные сережки. Она хотела, чтобы ты носила их на первом большом концерте.

Ава разрыдалась. Горько, по-детски. Джейк прижал ее к себе, позволяя слезам литься свободно.

— Мы сделаем это правильно, — шептал он, гладя ее волосы. — С лучшим звуком, светом, всем…

Ава глубоко вдохнула, вытерла слезы.

— Хорошо. Но… — она посмотрела в окно, где светило осеннее солнце, — мы назовем это "Реквием для ангела"?

Джейк улыбнулся — впервые за эти недели.

— Она бы одобрила.

И когда Ава надела мамины жемчужные сережки, ей показалось, где-то далеко прозвучала знакомая нота…

Тихая. Чистая. Как обещание.

***

Прошлое Авы

Темнота.

Густая, липкая, как вар. Маленькая Ава (ей всего пять) прижимается в углу подвала, обхватив колени худенькими ручками. Где-то наверху гремят шаги, мужские голоса спорят о "неудачном образце", о "перезагрузке системы".

Ее мама не возвращается уже… сколько? Часов? Дней?

В кармане платья — последний подарок: маленькая музыкальная шкатулка. Если завести — играет "Лунную сонату". Мама прошептала: "Когда станет страшно — включай. Я всегда услышу".

Ава дрожащими пальцами пытается завести механизм.

Тик-тик-тик.

Музыка не играет.

Наверху — грохот. Крик (мамин? ей кажется?). Потом… тишина.

День первый

В подвале пахнет плесенью и чем-то металлическим. Ава стучит кулачками по двери:

— Ма-ам!

Только эхо отвечает.

В углу — бутылка воды и полпачки печенья (мама всегда оставляла "на всякий случай"). Девочка считает крошки: сегодня — три. Завтра — две. Потом — одну.

День седьмой

Вода кончилась. Губы потрескались. Во сне Ава слышит, как мама поет (та самая песня про "золотую рыбку"). Просыпается — и плачет, потому что помнит: "Когда артисты плачут, у них портится голос".

День четырнадцатый

Шаги! Ава прячется за бочками (мама научила: "Если не я — не открывай").

Дверь с треском распахивается. Чужой дядя в форме:

— Боже правый! Ребенок!

Ее выносят на свет. Ослепительно. Больно.

Приют "Святая Агнесса"

Девочку с красивым голосом определяют в хор. По ночам она заводит шкатулку (теперь она играет, но… тихо-тихо).

— Твоя мама погибла в аварии, — говорит соцработница (добрая, но усталая). — Тебе надо привыкнуть.

Ава не верит. Потому что помнит как мама кричала в ту ночь.

Год спустя

Красивый мужчина в черном пальто приходит в приют. Говорит, что он — "дальний родственник". Его пальцы (длинные, холодные) касаются подбородка Авы:

— Удивительные голосовые связки.

Он забирает ее в большой дом с роялями в каждой комнате.

— Я твой опекун теперь. Зови меня Дэниел.

По ночам Ава прячет шкатулку под подушкой. Иногда кажется, что слышит вдали мамин голос…

Но это всего лишь ветер.

Всего лишь сон.

Всего лишь память, которая становится тише с каждым годом.

***

Ава проснулась с криком, который застрял в горле, превратившись в хриплый стон. Комната была окутана синим предрассветным светом, и на мгновение ей показалось, что она снова там — в том подвале, где пахло сыростью и страхом.

Джейк мгновенно проснулся, его руки уже обвивали ее, крепко, надежно, прижимая к своей груди.

— Опять тот сон? — его голос был хриплым от сна, но в нем не было ни капли раздражения, только тревога.

Ава не ответила. Она сжала кулаки, чувствуя, как ногти впиваются в ладони, пытаясь физической болью заглушить ту, что разрывала ее изнутри.

— Я… я снова там, — она прошептала, и голос ее дрожал, как у той маленькой девочки из подвала. — Я слышу, как она кричит. Но я не могу найти ее. Никогда не могу найти…

Джейк перевернул ее к себе, его пальцы осторожно разжали ее кулаки, ладонь прижалась к ее щеке, стирая слезы, которые текли беззвучно, как дождь за окном.

— Ты здесь, — он сказал твердо. — Со мной. В безопасности.

— Они забрали ее, Джейк. Они забрали ее, а я… я просто сидела и ждала!

Ее голос сорвался, и она зарылась лицом