Чёрные скрижали - Павел Сергеевич Комарницкий Страница 25

благоприятного прогноза. Если процент футурального выживания цивилизации окажется всё равно исчезающе мал, ниже, чем для варианта «перевёрнутая черепаха», неизбежного в данном случае после Коррекции… значит, всё что он тут сегодня начертал, никакого практического значения не имеет. Бесплодная игра ума, испачканная бумага — и только.

Если же он, тот процент, паче чаяния окажется выше, чем для «черепахи»…

Впрочем, для количественного анализа одной бумаги маловато. Тут нужно обрабатывать колоссальные массивы данных. Тут нужен даже не просто компьютер, пожалуй — тут суперкомпьютер требуется. Причём вся работа должна быть сделана тихо и незаметно… полностью левая работа. М-да… это проблема.

Григорий Яковлевич медленно нарисовал фломастером три жирных красных вопросительных знака. Немного подумав, обвёл их жирной красной чертой. Если расчёты покажут, что этот вариант развития человечества всё-таки более жизнеспособен, нежели дикарский мир после Коррекции, то возникнет вопрос вопросов.

Как всё это донести до тех людей, от чьих решений, собственно, и зависит исполняемость вариантов?

И тем паче как всё это донести до существ, незримо обретающихся где-то в сфере притяжения Земли? Бессмертных существ, к которым даже их любимые творения относятся с почтительным трепетом и, как можно понять, некоторой опаской?

— … Гриша, ну сколько тебя можно звать? — мама стояла в дверях, перекинув полотенце через плечо. — Каша же стынет!

— Прости, мама, — повинился учёный. — Иду, уже иду!

Каша была остывшей в меру, как раз то что надо — можно черпать полной ложкой и не приходится каждый раз дуть.

— М-м… вкусно…

— Ох, Гриша, Гриша… — мама подперла щёку ладонью, наблюдая, как сын уплетает её стряпню. — Мальчик ты мой…

— Большой мальчик, — жуя, уточнил Перельман. — Пожилой.

— Я так и не поняла, зачем ты отказался от премии. Миллион долларов…

— Мама, я же тебе объяснял. Ничего кроме лишних хлопот и тревог мы бы с этого не получили. Проблемы с уголовниками — оно тебе надо?

— Тебя же приглашали в Америку. Мы могли бы уехать…

На этот раз Григорий Яковлевич ответил не сразу.

— Мам, меня ведь не только в Америку приглашают…

Он заглянул матери в глаза снизу вверх.

— Ма, скажи честно… ты согласилась бы уехать из Питера?

Женщина слабо улыбнулась.

— Если это необходимо для твоего счастья…

— Ну и оставим этот разговор, — он хлопнул по столу ладонью. — Спасибо, каша была замечательно вкусная. Ма, я ещё поработаю…

— Опять всю ночь просидишь…

— Так ведь ночью работается лучше всего, — кротко улыбнулся учёный.

— Работаю, работаю… ох, Гриша… из университета уволился… ну хорошо, вот оно признание мировое — нет, опять не так тебе…

Мама вздохнула как кашалот.

— Чего ты добиваешься, Гришенька?

Перельман вновь чуть улыбнулся.

— Дар, выданный мне свыше, обязывает, мама.

Пауза.

— И должен я попытаться.

…

— … Нет, всё-таки стекло больше подходит для скульптуры, наверное.

— Ну тут ты не прав. Вот, смотри, разве плохо?

Выставка «Стеклянные грёзы» не могла похвастать многолюдьем, хотя экспозиция, на взгляд Иевлева, была подобрана более чем достойная. Большинство работ представляли акварели или гравюру на стекле, но встречались и оригинальные экспозиции — вот эта, например, голограмма. К сожалению, народ в последнее время всё явственнее предпочитал эстетическому созерцанию более активный отдых. Ресторан, к примеру, если позволяли финансы. Или, если с финансами напряжёнка — просто домашнюю гулянку с салатом-винегретом и пивком-водочкой, с «музоном» и прочая… Ну и вообще, мало ли наберётся важных дел в выходной день, кровно заработанный?

— Ух ты, смотри! Здорово, правда?

Изольда закусила губку и вытянула шею, рассматривая очередную работу — массивный брусок оргстекла с выфрезерованным внутри роскошным кустом роз, выглядевшим почти как живой. Не удержавшись, Иевлев наклонился и тихонько поцеловал ту шею за ушком.

— Ты чего?

— Так просто… Захотелось вот.

— Ты хулиган, — тихо засмеялась девушка. — Люди же кругом.

— Пусть молча давятся от зависти. Ты красивее всех этих шедеврусов вместе взятых. Честно-честно.

— И бессовестный льстец к тому же, — вновь засмеялась Изя.

— … понятно, что художник так видит, но воля ваша, это же фэнтази! Обыкновенная низкопробная фэнтази! Из книжки! Начитались все Толкина, ну вот и результат!

Толстенький благообразный старичок в беретике, чем-то рассерженный, неодобрительно выпятил седую бородку клинышком. Его долговязый оппонент, по всему видать, собирался выразить мнение, отличное от, но дальнейшего хода дискуссии по поводу Денис уже не услышал. Потому что взгляд его упал на картину, вызвавшую негодование эстета.

— Оба-на… вот это встреча…

Изольда, обернувшись, также замерла.

— Туи…

Со стены, сквозь тонкое стекло, на них смотрела общая знакомая. Печальный и требовательный взгляд огромных глаз проникал насквозь.

Первым пришёл в себя Иевлев. Наклонившись ближе, прочёл имя-фамилию мастера.

— Ладнев Степан Андреевич… Уважаемая, можно вас отвлечь?

— Да-да, чем могу помочь? — благожелательно улыбнулась пожилая дама, бдительно дремавшая в углу на стульчике.

— Ладнев Степан Андреич, он где в настоящее время находится?

— Да… дома у себя находится, вероятнее всего, — вновь улыбнулась дама. — Если не ушёл куда-нибудь по делам.

— Я очень попрошу у вас адресок его. Ну пожалуйста.

— Хм… — теперь музейная смотрительница разглядывала посетителей с явным интересом. — Если вы надумали приобрести что-то из его работ, то огорчу вас. Он ничего не продаёт. Вообще.

— И всё-таки, нам очень нужно с ним переговорить. Ну пожалуйста, — Иевлев даже прижал ладони к сердцу.

Дама чуть подумала.

— Адреса его я вам дать не могу, но есть телефон. Вот и переговорите, если он дома.

— Огромное спасибо!

Действующий телефон нашёлся внизу, у дежурной, и после каскада просьб и откровенной лести тётенька наконец согласилась допустить молодых людей к ценному аппарату, за который она, дежурная, несла полную и чрезвычайную ответственность.

— Слушаю, — голос в трубке ровный, приятный.

— Ладнев Степан Андреич?

— Так точно.

— Степан Андреич, нам необходимо срочно с вами переговорить.

— Нам, это кому?

— Я и ещё одна девушка со мной.

— По какому поводу?

— По поводу одной вашей картины на выставке.

— Вам не сообщили — я не продаю?

— Непременно сообщили. И тем не менее переговорить необходимо. Настоятельно, Степан Андреевич.

Пауза.

— Хорошо, записывайте адрес.

Едва выйдя на улицу, Денис удачно поймал такси. За стёклами машины проплывали пейзажи поздней московской осени, а они сидели и молчали. Иевлев положил руку на бедро Изи и сквозь джинсы ощутил, как её колотит дрожь.

— Приехали вроде, — таксист обернулся. — С вас…

— Да-да, возьмите!

Массивный дом ещё, наверное, сталинской постройки встретил гостей сумрачно-настороженно. Лампочки на площадках горели через одну. Поднимаясь по гулкой лестнице, Иевлев сжал ладошку спутницы.

— Сейчас мы всё это дело разъясним.

Дверь в квартиру оказалась широкой и не менее массивной, чем дом. Наверное, из дубовой доски-пятидесятки сработана дверца, подумал Денис, нажимая кнопку звонка.

— Кто?

— Степан Андреевич,