Штурм бездны: Море - Дмитрий Валентинович Янковский Страница 35

надо спасать Ксюшу, но сил на это не было. В какой-то миг я даже подумал, что Ксюша уже умерла, поэтому Вершинский и не торопится отнести ее в санчасть. Но когда несколькими ударами замок оказался сбит, я понял, что Вершинский снова прав, как всегда. Ему нужна была помощь, сам бы он, хромая на правую ногу, не смог бы дотащить Ксюшу до операционного робота, даже если бы знал, где у нас устроена санчасть.

Впрочем, прав оказался и я. Стоило Вершинскому сдвинуть решетку, из колодца принялись выбираться не только девчонки, но и большинство наших пацанов. Там были почти все, за Дохтером пошли очень немногие.

Вершинский, красноречиво жестикулируя, что-то принялся объяснять, тыкать пальцем в гравилет, и уже через минуту Клякса, Чучундра, Коротышка и Жесткий рванули к поселку и притащили оттуда доски для импровизированных носилок. Девчонки под руководством Чернухи обогнули озеро и направились к санчасти, скорее всего, готовить операционного робота, бинты, стерильные тампоны, анестезию и другое, что нужно для операции. Чернуха в этом хорошо разбиралась, она много нарядов провела по санчасти. И в ней я был уверен, Дохтера она ненавидела. Раньше я не понимал за что, теперь было ясно, что пластиковая операционная ширма, за которой Дохтер прятался, совершая свои преступления, не ото всех скрыла суть происходящего. А может Дохтер не сразу догадался ее использовать.

Ко мне Вершинский направил Бодрого и Гориллу, как самых здоровых. С минуту они рассматривали обезглавленное тело Дохтера, поглядывая на меня со смесью уважения и опаски, затем помогли мне подняться, и я поковылял по гребню стены в сторону поселка, опираясь на их плечи. Горилла прихватил мой победоносный гарпун, непонятно зачем. Вывихнутый голеностопный сустав у меня распух так, что ботинок трещал, и наступать на ногу было решительно невозможно. Мы успели добраться только до спуска, когда ребята принесли доски, сложили их в подобие носилок, переложили на них Ксюшу и понесли в сторону санчасти.

– Тебя тоже зашивать придется, – пробурчал Бодрый, глядя на мои штаны, густо пропитанные кровью.

– Это после Ксюши, – ответил я.

– Что с ней? – глуховатым тоном спросил Горилла.

Пришлось рассказать.

– Охренеть. – Бодрый присвистнул. – Я бы вообще обосрался управлять гравилетом.

– Я не обосрался. Даже пострелять удалось ракетами, и бомбу скинуть. Потом Дохтер сбил меня из ружья.

– Ващееее! – протянул Горилла. – Настоящий воздушный бой. Как думаешь, Вершинский возьмет нас в свою команду? Мы же умеем убивать тварей.

– Это смех на палке, – честно ответил я. – Ты бы видел Хая в бою, выпал бы в осадок ровным слоем. Я видел. Это словами, блин, вообще не передать, правда. Нам до него, как до Метрополии ползком. Если все охотники таковы, или таковы хотя бы наполовину, нам учиться еще и учиться до их уровня. Но, я думаю, кого-то из нас Хай выберет. Самых лучших. Ему ведь нужно молодое пополнение, как ни крути.

Горилла и Бодрый спорить не стали, видно было по ним, что они пытаются представить, каков Вершинский в бою.

– А донную ракету он из чего сбил? – осторожно спросил Бодрый.

– Это не он. Это я. Из ружья.

– Гонишь? – вытаращился на меня Горилла.

– Неа… – спокойно ответил я. – Но это чистой воды везение.

Вскоре под ногами захрустел гравий, мы спустились со склона в разрушенный мною поселок и направились в сторону санчасти. Пахло гарью, оседающей пылью и моей кровью. Я представил, как мальчишки подняли Ксюшу на операционный стол и ушли, понурив головы, как девчонки ее раздели и встали рядом, чтобы ассистировать, как Вершинский запустил робота, надел перчатки… Дальше я представлять не хотел, мне и так было плохо.

Я ковылял так медленно, что до санчасти мы добрались только минут через десять. С этого края поселок вообще не пострадал от моих ракет, домики стояли тесно, и я не сразу заметил, что Чернуха с девчонками топчется у входа в санчасть, вместо того, чтобы помогать Вершинскому. Это меня удивило.

– Вы чего тут, а не внутри? – крикнул я.

– Хай нас выгнал! – ответила Чернуха. – Сказал, что мы грязные, а ему надо создать стерильную зону.

«Ни хрена себе, – подумал я. – Как он ее собрался создать в деревянном бараке?»

Честно говоря, это меня встревожило. Не потому, что операция сложная, это было понятно и так, полостная операция простой быть не может, а от того, что Вершинский наверняка выставил девчонок под благовидным предлогом, который к реальности не имел отношения. Но я ничего не мог с этим поделать, мне оставалось лишь довериться Вершинскому и терпеливо ждать, чем все закончится.

– И он велел пока твои раны обработать, – добавила Чернуха, похлопав по стандартному полевому медицинскому контейнеру, висящему у нее на плечевом ремне.

– Это мне что, штаны снимать? – смутился я.

– Думаешь, я хозяйства твоего испугаюсь? – фыркнула Чернуха.

Ребята хихикнули.

Девчонкам тоже было интересно узнать, от чего пострадала Ксюша. Мне не особо хотелось рассказывать, к тому же я сам в произошедшем был виноват, но глупо было обижать ребят отказом. И еще, пустившись в повествование, можно было мысленно перенестись в прошлое, чтобы меньше думать о будущем.

Мне все же пришлось стянуть штаны и остаться в плавках и рубашке, иначе Чернуха бы не отвязалась. Горилла усадил меня на лавочку рядом с бараком, остальные расселись полукругом в траве. Но я задумался, о чем можно рассказывать, а что лучше сохранить в тайне. Без разрешения Вершинского я решил опустить все, связанное с серой расческой. С ней была связана необъяснимая для меня самого загадка, никакой материал не мог обладать такой удивительной прочностью, какой обладала эта простецкая штука. И я вдруг подумал, что это как-то может быть связано с поисками Вершинского. Не хотелось ему подкузьмить длинным языком, рассказывая о своих подвигах. Так что мне пришлось подумать, мысленно выкинуть расческу из истории, и только потом начать свой рассказ. А вот девчонок я решил не щадить, в деталях рассказать им про Дохтера, и что он им засовывал, вместо зонда. Я был уверен, что в этой важной части повествования Чернуха скажет свое веское слово, и поддержит версию, чем здорово поднимет мой авторитет в глазах ребят.

Но я сразу это не мог вывалить, надо было последовательно все изложить. Чернуха села у моих ног и принялась обрабатывать раны, начав с самой серьезной, на бедре. Запаяла разорванный сосуд лазерным скальпелем, потом начала устанавливать пластиковые скобы. Был больно, но мне при всех не хотелось даже морщиться. Чтобы отвлечься, я начал рассказ с самого начала, с того момента, как мы покинули поселок с Вершинским и Ксюшей.

Постепенно, по мере повествования, я вдохновлялся все больше, добавлял к сухому перечислению событий все больше драматических красок. Пересказывая версию Вершинского о гибели взрослых, я заметил, что почти все девочки потупили взгляды, а в глазах Чернухи, наоборот, мелькнула злость. Но она ничего не сказала. Впрочем, я ее понимал. И понимал, почему никто из девчонок ничего не рассказывал об этом нам, мальчишкам.

На том месте, где Вершинский заметил наши с Ксюшей жесты в отражении полированной стали наконечника гарпуна, я ударился в подробности, чем привел слушателей в восторг. Другие ребята, добравшись от колодца, тоже рассаживались вокруг меня, и даже прихвостни Дохтера слушали меня. Садиться со всеми они опасались, держались поодаль, чтобы удрать, если им кто-то попробует предъявить претензии. Но оружия при них уже не было. Сами побросали, в этом у меня не было ни малейших сомнений.

Момент, где Ксюша упала, я рассказывал в гробовой тишине, а когда дошел до сбитой мною ракеты, Белобрысый присвистнул и произнес:

– А не заливаешь?

– Не заливает! – с почтительного расстояния ответил Гром, один из пошедших за Дохтером. – Я сам это видел в бинокль.

Народ притих. Горилла повернулся к прихвостням Дохтера и махнул им рукой, садитесь мол. Они осторожно приблизились, но никто не подвинулся, чтобы их пропустить, и они тихонько сели за спинами остальных.

Когда я рассказывал о своих попытках освоения боевого пилотирования, меня прервал Вершинский, появившись в дверном проеме