Закон бессмертных - Джули Кагава Страница 65

ты должен будешь возглавить нас вместо меня, — еще два свирепых стремительных удара. — Ты не должен быть слабым. Ты не должен поддаваться эмоциям или желаниям плоти. Если ты хочешь стать истинным лидером, ты должен уничтожить все, что искушает тебя, все, что заставляет тебя усомниться в своей нравственности и своей вере. Если ты хочешь выжить в этом мире, если мы хотим спасти род человеческий, мы должны быть безжалостно требовательны к себе. Если мы не справимся, жертвы тех, что были до нас, окажутся напрасны. Ты понимаешь это, Иезекииль?

Последний вопрос сопровождался таким страшным ударом, что Зик наконец охнул и прижался к могильной плите. Пригнувшись в траве, я тряслась от ярости, оскалив клыки, борясь с желанием выскочить из  укрытия и вспороть Джебедайю от груди до паха.

Джеб оступил назад, лицо его вновь ничего не выражало.

— Ты меня понял? — вновь тихо спросил он.

— Да, — ответил Зик на удивление твердым голосом и выпрямился. Его спина превратилась в кровавое месиво — свежие раны поверх множества старых шрамов. — Я понял. Я прошу прощения, сэр.

Старик швырнул атенну в траву.

— Ты уже извинился перед Дэрреном? — спросил он и, когда Зик кивнул, подошел к нему и взял за плечо. Зик вздрогнул. — Тогда пойдем. Надо тебя отчистить, пока кровь не привлекла никаких опасных созданий.

Впившись пальцами в землю, я смотрела, как Зик медленно, мучительно нагибается за своей рубашкой, надевает ее и уходит за Джебедайей с кладбища. От попыток себя сдержать болели мышцы. Запах крови, насилие, бешеная злость на Джебедайю — я едва могла все это вынести. Зик споткнулся, оперся о могильный камень, поморщился и, не успев себя обуздать, я испустила низкий рык.

Зик выпрямился, оглянулся, и тревожно нахмурившись, окинул взглядом кладбище. Проклиная себя, я прикусила язык и мысленно сконцентрировалась на неподвижных предметах. Я камень, я дерево, я часть пейзажа и ночи. Взгляд Зика скользил по кладбищу, впивался в тени. В какой-то момент он посмотрел прямо на меня, наши глаза встретились в темноте, но он меня не опознал.

— Иезекииль, — Джебедайя нетерпеливо повернулся к своему ученику. — На что ты смотришь?

Зик отступил на шаг.

— Ни на что, сэр. Мне показалось, что я слышал… — он тряхнул головой. — Неважно. Наверное, енот.

— Тогда почему мы до сих пор тут стоим?

Пробормотав извинение, Зик отвернулся. Они с Джебом исчезли за углом церкви, и я рухнула на землю, чувствуя, как бурлят в моих венах ярость и Голод.

Запах крови Зика все еще висел в воздухе, хоть и был уже слабее. Надо уходить — чем дольше я буду здесь оставаться, тем сильнее мне будет хотеться крови. И если Зик или, хуже того, Джебедайя снова пройдет через кладбище, я, скорее всего, не смогу себя сдержать и нападу. Подбрюшье висящих в небе облаков окрасилось бледно-розовым, солнце было на подходе. Я зарылась в холодную кладбищенскую землю, стараясь не думать о том, что скрывается под травой и могильными плитами. Земля сомкнулась надо мной, темная, успокоительная, и я провалилась в ожидающую меня черноту.

И впервые с тех пор, как я покинула Нью-Ковингтон, мне приснился сон

Темный, пустой город.

Небоскребы клонятся друг к другу, как упавшие деревья.

Воспоминания, окрашенные гневом. Не надо было расслабляться.

Следовало заметить ту ловушку. Какая беспечность.

Вспыхнула молния, и мир на мгновение стал ослепительно-белым. И между вспышкой и раскатом грома я увидела его.

Он улыбался мне.

Глава 19

Я проснулась в темноте и мгновенно поняла: что-то не так. Вокруг все было черным-черно, однако я слышала глухие разрывы наверху, ощущала вибрацию земли — словно бы я находилась глубоко под водой, а на поверхности что-то бесновалось. Загребая кладбищенскую почву, я выкарабкалась наверх, и лицо мое обожгла волна жара, заставив сморщиться и оскалиться.

Церковь была охвачена огнем. Красно-оранжевые языки пламени вырывались из окон и лизали стены. Крест на крыше горел, корчась, словно человек с растопыренными руками, привествующий охватившую его муку.

Мой внутренний вампир содрогнулся от отвращения, зашипел, хотел броситься прочь, снова зарыться в землю, где пламя до меня не доберется. Совладав с собой, я выпрямилась и стала отчаянно высматривать Зика и остальных.

Сквозь треск пламени до меня донесся рев двигателей, и где-то дальше по улице раздалась стрельба — четыре выстрела подряд. Я сорвалась с места, перепрыгивая через могильные плиты, выбралась с кладбища, миновала обреченную церковь, выхватила из ножен меч и бросилась в проулок. Когда я огибала угол, что-то пронеслось мимо меня — что-то ревущее, изрыгающее дым и поблескивающее металлом в тускло-красном свете. Мотоциклы, люди и оружие.

Мародеры. У меня туго скрутило желудок. Банда Шакала здесь.

Я выскочила из проулка с катаной и клыками наголо — и на меня вылетел еще один мародер, рев его мотоцикла эхом отражался от зданий. Увидев меня, он закричал; я прыгнула вбок, едва увернувшись от колес, и обрушила меч на руль мотоцикла. Мародер вильнул в сторону — мой клинок прошел в нескольких дюймах от него — и врезался в стену. Я услышала скрежет металла и хруст костей — мародер рухнул на землю, придавленный своей машиной.

Позади меня раздался крик, и я обернулась. Сквозь лабиринт застывших автомобилей на меня широко распахнутыми глазами уставились трое людей. Двое из них боролись с распростертым на капоте третьим — руки его были заломлены за спину, и двое пытались связать их грубой веревкой. Светлые волосы третьего поблескивали в темноте, лицо его, прижатое к металлу, исказила боль.

— Зик! — крикнула я, бросаясь вперед, и двое мародеров словно очнулись. Один схватил винтовку, что лежала рядом, а другой затолкал пленника за фургон, прочь от моих глаз.

Зарычав, я обнажила клыки и кинулась на мародера с винтовкой. Не теряя времени, он направил на меня длинное дуло, хоть глаза его и остекленели от изумления и ужаса — он понимал, кто я, и не мешкая спустил курок.

Винтовка была на автоматическом режиме — вырвавшийся из нее поток пуль застучал по ржавым машинам, засверкал, отскакивая от металла. В окнах зазвенело; пригнувшись, я метнулась меж машин, почти оглушенная треском винтовки и звуком бьющегося стекла. Но я чувствовала свою жертву, ощущала запах ее страха и отчаяния. Присев за машиной, я подождала, пока выстрелы утихнут, услышала, как мародер чертыхается, неловко перезаряжая оружие. Я вспрыгнула на верх автомобиля, и в глазах человека застыл ужас. Он поднял винтовку, дал три выстрела наугад — и в следующий момент я уже пригвоздила его к двери машины, разбив окно. В руке мародера что-то ярко сверкнуло, он воткнул мне в шею нож, прямо над ключицей, и боль пронзила меня, точно пуля.

Я взвыла, дернула к себе его голову и вонзила клыки ему в горло.

Моя шея горела, я чувствовала, как моя кровь стекает за воротник. Внутри меня открылась темная бешеная бездна Голода. Кровь наполнила мой рот, заглушила своим потоком все чувства. В этот раз я не сдерживалась. Мародер дернулся и обмяк в моих руках. Бросив бесчувстввенное тело на бетон, я стала озираться в поисках Зика и второго мародера. Далеко уйти они не могли, особенно если Зик сопротивлялся. Я заметила, как два человека исчезают между зданиями — тот, что повыше, затолкнул дулом винтовки того, что пониже, в проулок и нырнул туда вслед за ним.

Выскочив из проулка, я увидела, как мародер тащит Зика к серому фургону — двери его были открыты, двигатель заведен. Фургон превратили в смертельное оружие. Из дверей и капота торчали металлические шипы, окна были забраны железными щитами. Даже колпаки на колесах были заостренными.

Мародер обернулся и заметил меня. Лицо его побледнело. Зик все еще боролся, пытаясь вырваться из захвата. Я обнажила клыки и зарычала — и мародер принял решение. Повернувшись, он швырнул мне своего пленника, но, как только Зик упал вперед, поднял ружье и направил на его беззащитную спину.

Раздались два выстрела. Зик упал, ударившись головой об асфальт. Ахнув, я бросилась к нему, а мародер запрыгнул в фургон, захлопнул дверь и угнал прочь.

— Зик!

Упав рядом с ним на колени, я сорвала веревку с его запястий и перевернула набок. Зик был бледен, изо рта и носа