Судьба Одина - Скотт Оден Страница 9

Здесь он замер, чтобы дать зрению привыкнуть. На ощупь и с помощью зрения он определил, что упал в кучу обломков, которые осыпались с отвесной стены обрыва. Сейчас он лежал во впадине, образовавшейся между двумя упавшими деревьями — древними лесными титанами, вырванными с корнем какой-то невообразимой бурей и низвергнутыми во тьму. Неподалеку Гримнир услышал журчание воды. Он скользнул по корням деревьев и между голыми, увитыми плющом ветвями; шипы царапали кольчугу и кожу или цеплялись за свернутый плащ. Густая паутина касалась его лица, вызывая непривычную дрожь по спине.

— Отвалите, проклятые ползуны! — Он сплюнул и провел рукой по лицу, уверенный, что стряхнул жирного черного паука. — Нар!

Он снова услышал голос, теперь его песня звучала отчетливее:

Хугинн, послушай! | Услышь меня, Мысль,

Спутник Мунинна, | я сделала светильник!

Он выкован из золота | и отмечен

Рунами Повешенного.

Гримнир выбрался из толщи упавшего мусора. Он хмыкнул; ощущение было такое, будто он находился под землей, у входа в заросшую лесную пещеру. Гигантские стволы, похожие на сталагмиты, уходили в темноту, поддерживая непроницаемый полог из листьев. Здесь, на дне долины, не росло ни травинки. Твердую поступь его подбитых гвоздями сапог заглушал спутанный ковер из скрученных листьев и веточек. Под ногами хрустели мелкие кости.

Невдалеке Гримнир заметил свет, мерцающий между деревьями, жуткий блуждающий огонек, который мерцал, как пламя свечи сквозь грязно-зеленое стекло. Он не двигался, но что-то двигалось вокруг него, тень чего-то слишком далекого, чтобы его можно было разглядеть.

Ноздри Гримнира раздулись. Он уловил мимолетный запах; знакомый запах, хотя и не мог его определить. Как он и предполагал, у подножия обрыва бил родник, питая мелкий ручей, который журчал по покрытым лишайником камням и лился в пенистые лужи. Он опустился на колени и погрузил пальцы свободной руки в воду. Она была холодной; он дотронулся языком до кончиков пальцев и обнаружил, что на вкус она сладкая, хотя и с легким привкусом минералов. Пожав плечами, Гримнир сделал несколько глотков, чтобы утолить жажду. Затем, подобно охотящемуся зверю, скрелинг двинулся вниз по течению, привлеченный мерцанием призрачного фонаря в непроницаемой тьме и эхом песни.

3 ЛОКЕЙСКИЕ ВЕДЬМЫ

Что-то наблюдало за ним.

С каждым шагом в сердце этой тенистой долины Гримнир чувствовал, как усиливается это ощущение пристального внимания. Что-то преследовало его в темноте. Что-то зловещее. Что-то, что пробуждало атавистическое чувство самосохранения, таящееся глубоко в душе любого каунара. Сыну Балегира отчаянно хотелось убить кого-нибудь или убежать подальше от этой проклятой долины. Но он по-прежнему сжимал одной рукой рукоять Хата, наполовину вынув меч из ножен, и продолжал двигаться вперед.

— Поищи себе еду в другом месте, — пробормотал он. — Ха! Все, что ты получишь от меня, — это сильные удары и немного хрящей.

В ответ звуки начали его дразнить. Над головой скрипнула ветка; позади себя он услышал шелест опавших листьев и треск ломающихся веток. Что-то захихикало, словно кто-то непристойно рассмеялся; в ответ он услышал отдаленное шипение. К его чести, Гримнир не попался на удочку. Он сосредоточил все свое внимание на этом жутковатом свете, его чувства были натянуты так же туго, как проволока, обматывающая рукоять меча; он уделял особое внимание равновесию. Он был уверен, что упасть среди переплетенных корней означало навлечь на себя нападение невидимого преследователя. Так он и двигался в осторожном, хищном молчании…

Ручей расширился, к нему присоединились другие притоки, и он превратился в широкий поток, который вился между деревьями, а его болотистые берега поросли сорняками и зарослями старого камыша. Сухие стебли тряслись, когда черная вода струилась по мелководью. Подобравшись поближе к свету, Гримнир начал различать детали. Силуэт принадлежал женщине, каунару, насколько он мог судить. Она была такого же роста, как и он, но худой и жилистой, как голодающая волчица. У нее были темные вьющиеся волосы, украшенные серебряными бусинами и амулетами из кости и янтаря; на ней была туника зеленого цвета, доходившая до бедер, сотканная, насколько мог разглядеть Гримнир, из мха и плюща. На шее у нее он заметил железный ошейник раба. Что еще хуже, Гримнир не мог избавиться от неприятного ощущения, что он видел ее раньше. То, как она двигалась. Ее голос…

Повелители Воронов, | я ищу мудрость Мимира,

Через врата двергов, | где обитают асы,

Блестящие альвы, | далеко видящие ваны

И хитрые троллдволки.

Она стояла на берегу ручья, рядом с плоскими скалами, на которых она поставила свой светильник. Он действительно был выкован из золота и инкрустирован серебром; в зеленые хрустальные пластины были врезаны серебряные руны — искусная работа. Перед ней, поднимаясь из холодной черной воды, возвышался ствол древнего ясеня, на котором осталось только две ветви, толстые и без листьев. Неизвестные руки вырезали на его размягченной гнилью коре круг из глубоких рун, внутри круга был изображен стилизованный ворон. Нахмурившись, он понял, что она пытается придумать заклинание, но с какой целью? Хотя Гримнир и не был так сведущ в мудрости сейда, как старый Гиф, он знал достаточно, чтобы задаться вопросом, не может ли быть обращение к Мысли и Памяти — Хугинну и Мунинну — частью отчаянной попытки обрести свободу. Возможно, она хотела, чтобы гигантские вороны Одина унесли ее прочь? Даже ему это показалось глупостью.

Какова бы ни была цель, ее песня оборвалась после третьей строфы; ее голос затих, и вместо ритмичного колдовства она разразилась потоком соленых проклятий. Когда она повернулась к свету, Гримнир впервые смог рассмотреть ее без помех — высокие скулы и прямой нос, широкий лоб и глубоко посаженные глаза, которые сияли, как янтарь, вплетенный в ее волосы.

Это было молодое лицо. Знакомое лицо.

Гримнир подкрался ближе, почти к самому краю изумрудного сияния. Она уловила движение; вместо того чтобы отпрянуть в страхе, она схватила похожий на нож осколок кремня, лежавший рядом со светильником, и, оскалив зубы, с рычанием посмотрела на него.

— Ах ты, жалкий воришка! — прорычала она. — Эти сучки послали тебя мучить меня?

Гримнир встал и появился в поле зрения, подняв руку в жесте мира. Его здоровый глаз всматривался в глубокие тени за пределами света, выискивая любые признаки засады.

— Нар! Никто меня не посылал. Как тебя зовут?

Она плюнула в него:

— На