Гоцюй - Джин Соул Страница 21

– Сказала же, что вышью, – пробурчала А-Цинь, – что ты опять повторяешь…

– Певчие птички глупые и с короткой памятью, – посмеиваясь, ответил У Минчжу.

«Я не только не забуду, но ещё и припомню», – мрачно подумала А-Цинь.

Но раз уж она обещала, то нужно сдержать слово. К тому же ей всё равно надо выполнять «урок». Одним вышитым платком больше, одним меньше…

Она и не подозревала, какое значение У Минчжу придавал этому платку…

31. Певчая птичка лакомится цветочным печеньем

Ей ещё нужно было выполнять и другие «уроки». Мачеха говорила, что всё это станет частью её приданого, но на самом деле припрятывала всё в собственный сундук. Когда А-Цинь закончила работу, уже смеркалось, осталась всего пара часов до сна.

А-Цинь зажгла свечу, выбрала подходящий кусок шёлка и стала размышлять, что ей вышить для цзинь-у, а главное, когда ей всё это вышивать.

Можно было, конечно, взять вышивку с собой к пруду, но ей не хотелось вышивать на глазах У Минчжу. Он наверняка будет над ней насмехаться. Она уже неплохо выучилась вышивать, но всё ещё колола пальцы иглой и путала нитки. Нет, ей нисколько не хочется показывать ему, какая она неумеха. Остаётся только это время – перед сном. Певчие птицы всегда ложились спать в установленный час, сумерничать было не принято, но если бы её застукали, она могла бы оправдаться тем, что ещё не закончила «урок», потому и жжёт свечи.

Она поглядела на плавающий в миске лотос, потыкала его пальцем, размышляя о вышивке. Ворон был к ней добр, отдал собственный платок… очень красивый, надо заметить. А-Цинь вытащила его и полюбовалась немного. Его сёстры, если он только сказал правду, были искусными вышивальщицами: стежок к стежку, ни одной спутанной ниточки на изнанке. Она подумала угрюмо, что её платок выйдет хуже, так стоит ли вообще начинать?

– Нет, – пробормотала она со вздохом, – я уже пообещала, а данное слово надо держать.

В итоге А-Цинь решила повторить композицию вышивки платка У Минчжу, но вместо лотоса вышить чжилань, а вместо ворона – золотую птицу. Она подобрала нитки и принялась за работу, и вышивала, пока свеча не догорела. Глаза у А-Цинь покраснели, а пальцы были все исколоты, но вышить она успела только один побег чжилань и заснула, уронив голову на стол.

Просыпались певчие птицы тоже рано, но утром у А-Цинь были другие заботы, потому вышивкой она заниматься не могла.

Когда она пришла к своему полю, ворон опять кувыркался на ветке, но, увидев её, перестал, соскочил с дерева и превратился в У Минчжу, буквально на цунь избежав встречи с верёвочной петлёй ловушки.

– Если опять попадёшься, я тебя вызволять не стану, – предупредила А-Цинь.

– И не надо, – отозвался У Минчжу, – теперь я знаю, как из неё освободиться.

А-Цинь подумала, что он, должно быть, угодил в ловушку снова, пока её не было – сегодня или в один из прошлых дней, – но успешно выбрался сам, отсюда и такой самодовольный тон.

У Минчжу испытующе поглядел на неё.

– Я ещё не закончила вышивку, – призналась А-Цинь, – поэтому ничего тебе не принесла.

– Я и не ждал, что ты принесёшь. – Он небрежно мотнул головой.

Но он ждал.

– Я не бездельница, у меня не так много времени, – важно сказала А-Цинь и добавила, заметив, как изменилось его лицо: – И прекрати наговаривать на мою матушку. Ничего не хочу слушать.

– Какая же ты всё-таки дурочка, – закатил он глаза, но поднимать тему не стал.

А-Цинь проверила поле, выдернула пару проросших водных сорняков. Землю вокруг поля тоже нужно было пропалывать, чем она и занялась. У Минчжу развалился в тенёчке, закинув ногу на ногу, и даже не думал ей помогать. Она и не ждала помощи, но мысль о том, что мужчины тунеядцы, у неё всё-таки мелькнула. Если бы она попросила его помочь, он наверняка бы ответил так: «Этот молодой господин не собирается портить себе пальцы».

– Это тоже твой «урок»? – лениво спросил У Минчжу.

– Это здравый смысл, – возразила А-Цинь. – Сорняки поле затянут, если их не выполоть, тогда чжилань не взойдёт.

– Выжечь их для тебя? – вдруг предложил он.

– Нет! – поспешно отказалась А-Цинь. – Ещё пожара наделаешь.

– Этот молодой господин умеет обращаться с собственной духовной силой, – обиделся У Минчжу.

– Всё равно нет. Как я объясню выжженную землю другим птицам?

– Молния, – ухмыльнулся он.

На небе не было ни облачка. Конечно, только молнией среди ясного неба и можно объяснить пал.

– Нет, – категорично сказала она.

– Ну, как хочешь… – пожал он плечами и вернулся к прежнему ленивому созерцанию корпящей над сорняками «дурочки».

Когда с сорняками было покончено, А-Цинь села под дерево, чтобы отдохнуть в тенёчке. У Минчжу небрежно перебросил ей небольшую бамбуковую коробку:

– Это тебе.

– Что там? – с подозрением спросила она.

– Открой и узнаешь.

А-Цинь осторожно открыла коробку, ожидая чего угодно. А вдруг он туда сверчков наловил? В таких бамбуковых коробках, только размером поменьше, мальчишки на горе Певчих Птиц держали боевых сверчков. Она их не боялась, но ей бы не хотелось, чтобы они выскочили ей в лицо.

Изнутри повеяло сладковатым цветочным ароматом, и А-Цинь уставилась на… печенье в форме цветка. Их было четыре штуки, все разные – цветок персика, яблони, вишни и сливы. Цветом они тоже различались.

– Это осамантусовое печенье, – сказал У Минчжу, с неподдельным интересом наблюдая за её реакцией. – Я подумал, тебе должно понравиться. Оно сладкое. Все девушки любят сладости. А ты?

А-Цинь тоже любила, но в последние годы попробовать сладости ей удавалось редко. Осамантусового же печенья она вообще никогда не видела и сообразила, что цзинь-у, вероятно, раздобыл это лакомство у людей.

– А ты? – вернула она вопрос.

– Не слишком люблю сладкое, разве только с чаем, – неохотно признался он. – Меня в детстве им обкормили, теперь на дух его не переношу.

– Обкормили? – переспросила А-Цинь, округляя глаза.

– Ага, – со смехом сказал он. – Матушка хотела мне угодить и… перестаралась.

А-Цинь попыталась представить себе У Минчжу в детстве. Воображение нарисовало ей пухлощёкого ребёнка, заваленного печеньем. Она не удержалась от смеха.

– Тебе идёт, – сказал он вдруг.

– Что идёт? – не поняла А-Цинь.

– Улыбка. Когда ты улыбаешься, то становишься как солнце.

А-Цинь не до конца поняла, что он имел в виду, но уши у неё покраснели: комплимент всё-таки.

– Ты попробуй хоть, – кивнул он на печенье.

А-Цинь взяла печенье в форме яблоневого цветка и осторожно откусила краешек. Печенье оказалось не слишком сладким, но вкусным. Она доела его, но к остальным не притронулась – закрыла коробку и припрятала её в рукав. У Минчжу удивлённо приподнял брови и, сообразив, что она решила проявить умеренность и оставить печенье «на чёрный день», сказал:

– Если хочешь есть – ешь. Я тебе ещё принесу.

– Ты меня только в долги вгоняешь, – сварливо отозвалась А-Цинь. – Я ещё за прошлый раз не рассчиталась. Что ты за это печенье потребуешь?

– Ничего, – удивлённо возразил У Минчжу. – Разве нельзя подарить что-то просто так, без умысла?

– Обычно без умысла не бывает.

– Этот молодой господин не из тех, кого следует считать «обычным», – важно объявил он.

«Это уж точно», – подумала А-Цинь.

Он явно был из тех, кто со странностями, если не сказать больше – с причудами.

32. Что такое чжилань?

А-Цинь припрятала иголку с ниткой и расправила платок на столе. Наконец-то она закончила вышивку! Работать приходилось урывками, но результатом она осталась довольна. Сложно сказать, вышивала она действительно Цзинь-Я, как и намеревалась вначале, или саму себя в облике птицы, но жёлтых ниток она не пожалела. Ворон на вышивке платка У Минчжу, кстати, по её мнению, походил на него самого.

Она вытащила остатки печенья – оно уже успело зачерстветь – и тихонько грызла его, разглядывая и сравнивая оба платка. Может, вышивка вышла и не такой искусной и на изнанке было больше напутанных ниток, но это точно был лучший платок из всех ею вышитых «уроков». Вот если бы она использовала не просто жёлтые нитки, а золотые, тогда вышивка