Судьба Одина - Скотт Оден Страница 20

Когда эхо стихло, из тени появилась гигантская фигура — каунар, с которым, несомненно, следовало считаться, бледнокожий и мрачный, с глубоко посаженными глазами, красными, как гранаты; борода цвета железа свисала до его облаченной в кольчугу груди, заплетенная в косу и закрепленная с помощью ремешков из кожи с серебряными заклепками. С его широких плеч по римской моде свисал расшитый плащ, концы которого он сжимал в левой руке; перевязь через правое плечо поддерживала ножны на левом бедре, из которых торчала рукоять гладиуса, украшенная костью и серебром.

Кьялланди, зашептались скрелинги. Пришел Кьялланди.

5 МОЛОТ И НАКОВАЛЬНЯ

Гримнир никогда не встречался с отцом своей матери.

О, он слышал бесчисленное множество историй. Гиф не уставал рассказывать ему о поединке Кьялланди с Балегиром на склонах Оркхауга или об их долгих странствиях на юг с холодного севера Мидгарда. На протяжении всего их пребывания на востоке, Гиф рассказывал ему одну историю за другой, сидя у потрескивающих костров, попивая вино, украденное из погребов русов, или мясо, добытое в сожженных славянских деревнях; истории о кознях Кьялланди против римской империи, о его битвах против прославленных полководцев Мария и Суллы. Гримнир снова и снова слышал рассказ Гифа о последней битве, в которой Кьялланди был предан своими мавританскими союзниками, стремившимися заключить сепаратный мир с Римом. Все это произошло задолго до того, как Гримнир был даже искоркой в глазах старого Балегира, а истории имеют свойство разрастаться с каждым пересказом.

Однако, увидев Кьялланди во плоти, Гримнир задумался, не слишком ли сдерживался старый Гиф. Он последовал примеру Гифа и поднялся на нетвердые ноги. Краем глаза он заметил, что Скади и остальные последовали его примеру — весь народ Оленьего Черепа встал в знак уважения, но лишь немногие из народа Глаза оказали Кьялланди такое же уважение. И никто из его братьев не соизволил встать, даже те, кого родила Скрикья, дочь Кьялланди. Гримнир скрипнул зубами, но ничего не сказал.

Кьялланди сел на трон справа; мгновение спустя Гиф и остальные вернулись на свои места. Темно-красные глаза пристально посмотрели на Гримнира.

— Я вижу, что в тебе течет моя кровь, сын Балегира. Это хорошо. А теперь, мой меч, Сарклунг, давай посмотрим на него.

Гримнир почувствовал, как острый локоть Скади, стоявшей рядом с ним, зарылся ему в ребра. «Я же тебе говорила», — сказала она, делая глоток эля, чтобы скрыть усмешку.

Гримнир снова встал и вытащил Хат. Он поднял длинный сакс, чтобы все могли видеть, а затем вонзил его в доску стола. Кьялланди окинул взглядом оскаленную звериную морду, вырезанную на навершии меча, обтянутую проволокой кожаную рукоять и покрытую шрамами бронзовую гарду. Он снова посмотрел на Гримнира и приподнял бровь.

— И какое отношение имеет твоя маленькая сырорезка к могучему Сарклунгу, Ранящему клинку нашего народа?

Раздались взрывы смеха. Несколько сынов Балегира что-то мрачно пробормотали друг другу, как будто этот допрос, эти вспышки веселья были каким-то образом оскорблением их чести. Гримнир, однако, рассмеялся вместе со всеми.

— Нар, лорд, — сказал он. — Это Сарклунг, или то, что от него осталось. Остальное по сей день покоится в иле на дне реки Волхов. В месте под названием Хольмгард, на старой варяжской дороге, на земле Киевской Руси.

Гиф откинулся на спинку стула и вытянул ноги.

— Да, я помню Хольмгард. Это была крысиная нора. Деревянные улицы, деревянные лачуги, деревянные церкви с деревянными шпилями. Его стены были деревянными, как и этот изъеденный червями мост через Волхов. Ба! Надо было сжечь этот чертов городок дотла, еще в те дни, когда мы скитались!

— И посолить землю кровью этих сукиных сынов бояр! — ответил Гримнир. — Тогда представьте себе это: сейчас глухие ночные часы, разгар зимы. На небе сияет месяц, и даже в этом слабом свете от снежной корки становится светло, как днем. Все это дерево покрыто льдом. Но именно туда убежал Нидхёгг, где…

Кьялланди поднял руку с длинными пальцами.

— До нас дошли слухи. Так, значит, это правда? Злостный Враг вернулся из мертвых, и клятва Радболга нарушена?

Глаза Гримнира сузились. Он перевел взгляд с Гифа на его отца, а затем снова на Скади. Он вспомнил ее слова, сказанные ранее: Нидхёгг, а? Хорошая мысль. Тогда лучше расскажи все начистоту. И внезапно он понял, что она имела в виду, понял ее скептицизм. Они не знали.

— Да, это правда, — сказал он.

Кьялланди махнул рукой одному из своих последователей:

— Тогда приведи Балегира. Этот пес должен быть здесь, чтобы выслушать отчет своего сына.

— Балегир здесь, ты, свинья! — раздался громкий голос. Из задней части большого зала появился кортеж одетых в кольчуги воинов, кривоногих и свирепых, на каждом из которых был знак Глаза. Собравшиеся по всему залу скрелинги выразили свое одобрение, ударяя кружками о доски. Стража расступилась, и Гримнир впервые за тысячу двести лет увидел Балегира. Он ожидал увидеть страшного бугимена из своих детских дней, жестокого властелина, у которого была склонность убивать собственных сыновей, когда они переступали черту дозволенного. Он ожидал увидеть кого-то дикого и царственного, вроде Кьялланди. Кого-то, от кого веяло властью, хитростью и неприкрытой свирепостью, как и подобает тому, кого считают величайшим каунаром из Девяти Отцов.

Однако на самом деле Балегир был, скорее, толстобрюхой обезьяной с большим животом, темной кожей и широкими плечами, хотя и не особенно высоким. Его ноги были кривыми, а руки — длинными и толстыми, с узловатыми мышцами. Шеи, о которой можно было бы говорить, у него не было, а голова напоминала швартовую тумбу — круглая, твердая и покрытая шрамами. Заплетенный в косу пучок серо-черных волос свисал с его черепа на плечо, их концы были перехвачены куском кости с вырезанными на нем рунами. Его правый глаз представлял собой зияющую впадину, рассеченную пополам ужасным шрамом, полученным в результате поединка с Кьялланди; левый пылал, как у Гримнира. Он был одет в алый гамбезон, который любой другой мог бы носить как мантию, без шнуровки и нараспашку, поверх брюк из рыжеватой ткани и кожи. Черный пояс стягивал его немаленькое брюшко. В руке Балегир держал булаву в виде оскалившегося волка, отлитую из почерневшего железа. Это был Могронд, Трупобоец.

За Балегиром последовала свита из родственников и других приближенных, от верных парней, которые были с ним еще до Эриу и великой битвы при Маг Туиред, до сыновей, которые в настоящее время были в фаворе, и среди них Хрунгнир. Даны Копья, воевавшие за