Третий Лад - Родион Создателев Страница 88

Государевы стражники остались при бурых кафтанах, на треть поредели численностью и по-прежнему занимались всякой всячиной: в мирное времена помогали ярыгам блюсти порядок в столице, в военное время ходили в подмогу стрельцам; по государевой ставке оказывали услуги сопровождения любому мужу, кто серебра малость имеет: подать оплачивай и будьте любезны. Посадский народец имел к государевым стражникам уважения более чем к ярыжкам. Ибо последние, получив освобождение от несения воинской службы, задрали носы и стали вести себя нагло и вызывающе дерзко: при обеспечении порядка частенько квасили носы черни направо и налево, не особо вникая кто правый, а кто виноватый. Баловались мздой сверх меры и управы на них у чёрного посадского люда никакой не имелось. К концу жизни Иоанн Мучитель существенно увеличил отряд государевых стражников, отныне они несли службу не только в Стольном Граде, но и по всем весям Русского Царства.

— Презлой Иоанн хоть и лютый был сердцем волчара, но разумом обладал недюжинным, — заключила жена.

— Твоя правда, Марфа Михайловна.

— Про опричников и сыскарей поведай ещё, супруг, — попросила Подклётная Царица. — Они ить часто друг с дружкой кусаются, верно?

Яков Лихой вернулся к лавке за кружкой, смочил тёплым квасом пересохшую глотку и продолжил просвещать жену. Утвердившись на государевой службе, ярыги вступили в conflictus с Опричным войском, то есть такой силой, какая вести себя нагло и вызывающе имела право не стечением обстоятельств, а высшим законом — царской волей. Дабы урезонить междоусобицу двух ведомств, нынешний Государь принял решение: Сыскной приказ отдал в руки Василия Милосельского. Его отец Юрий возглавлял Опричное войско. Когда он скончался, чёрных вра́нов подобрал Никита Васильевич. Но это всё — возня мышиная. Ярыги давно сообразили, что лаяться им на опричников не с руки — кишка тонка тягаться силёнками.

— Про князей что скажешь? — вопросила супружница.

— Никита: норовом в деда покойного, а отец его... даром, что князь, а характером — болдырь негораздый. В сыскных делах поднатаскался — только и всего.

Яков Данилович допил квас, оставив на донышке малость подонка, а потом вытаращил зенки в удивлении: на ставню окна приземлился здоровенный ворон. Его глазюки сверкали яркими точками рудожёлтых огней...

Кто государевым миропорядком просвещается... а кто в разведку сбирается...

Высоченные дубовые ворота Детинца раскрылись, и на двор почти по-хозяйски вкатилась препомпезная крытая колымага главы Торгового приказа в сопровождении дюжины гайдуков. Тарантас остановился у Красного крыльца. На землю сошёл тучный Фёдор Иванович Калганов с подмогой руки дюжего гайдука. Боярин стал степенно подниматься по лестнице, опираясь на посох, усыпанный драгоценными каменьями. Его гайдуки повели своих лошадей к коновязям.

На вершине Красного крыльца главу Торгового приказа, ряженого в богатый кафтан и при шапке с соболиным околышем, встречали двое вельмож: Глеб Куркин и царский постельничий Поклонский. Калганов-старший взобрался наконец-то на вершину крыльца и надвигающейся тучей замер перед дворцовыми вельможами.

Казалось, всё он правильно делал сейчас: водил бровями, пыхтел глазами, внушать старался... ан нет. Не Государь он собой, нет ему веры, нет ему подлинного холопского уважения. Дутый какой-то, хлыщавый...

Куркин и Поклонский весьма сдержанно поздоровались с гостем: приложив десницы к сердцу и склонившись в кратких поклонах.

— Поклонский, скажи мне: как здоровие Государя? Дочерь его, моя супружница, — повысил голос Калганов, — зело за родителя убивается при хоромах — мокрая история приключилась.

— Покуда держимся, Фёдор Иванович. Удар подкосил кормильца, но не выкосил до конца. Молимся все, — перекрестился постельничий.

Калганов громко крякнул в ответ и пошёл было в Детинец, минуя вельмож, но вдруг он остановился и развернулся жирной тушкой в пол-оборота.

— Уж больно сдержанно со мной поздоровались оба. Чай хребты не надломили б, в более справном поклоне, ась? — сотряс посохом душный летний воздух важный гостюшка.

— Прости, батюшка.

Поклонский поспешил исправить оплошность. Старичок склонился глубоко в пояс, в самом почтительном поклоне. Молодой Куркин стоял не шелохнувшись. Калганов обжёг главу Дворцового приказа гневным взором. Куркина огнём не возьмёшь — на его красивом дородном лице не дрогнула ни одна жила. Возникла неловкая заминка. Фёдор Иванович всё чего-то ждал от молодого боярина. Тот лишь несколько раз подёргал тёмно-русой бородой, но уподобляться старичку Поклонскому не желал.

Вот так фортель! Ай да Глебушка Куркин, знатный боярин!

Французские дипломанты именовали подобное деяние — демарш. Средний Калганов, как глава Посольского приказа, знал это слово. Его старший брат к сорока годам весьма разбогател жиром, но иноземными словечками не баловал. А и нужно такое счастье природному Государю, Великому Князю Руси, ровне Господа на грешной земле? Жирное тело грядущего самодержца скрылось в недрах государева муравейника, а двое вельмож остались стоять на вершине крыльца.

— Что ты, Глеб Ростиславович? Али должностью не дорожишь?

Глава Дворцового приказа оглянулся: Калгановских гайдуков он не увидел... неподалёку мелькал свой народ: по двору семенил подьячий в малиновом кафтане, шли две бабёнки с корзинами в руках, на страже стояли пара стрельцов в червлёных кафтанах и с бердышами в руках.

— Гнида, падальщик, — Куркин сплюнул вослед Калганову. — Царь наш ещё не помер, а он тут кесарем спечённым... расхаживает.

— Твоя правда, Глебушка, — вздохнул старик Поклонский. — Как же, супружница его тревожится. Вынюхивать заявился, хряк косорылый.

— А ты, выходит... дрожишь за свою должность, Игорь Андреевич? Будешь сему борову порточки стирать, постелю стелить, псом возлежать у покоев. А ножки вскоре... отсохнут твои, — пророчествовал молодой и презлой вельможа. — Таскать обжоре взвары для облегченья страданий чрева — опасное удовольствие.

Игорь Поклонский поначалу хотел ответить Куркину в духе того, что он тоже не самый худой телом боярин (хотя, разумеется, и не столь жирный боров, как старший Калганов); что большая дородность на Руси никогда грехом не являлась, ни-ко-гда, но постельничий лишь вздохнул и также смачно харкнул на белые камни царёва крыльца; именно туда, где ещё не остыл след нежданного гостя...

“Как мужик лежит холодный, накрыт белым полотном. Злобы он не думает, лихо не деет, лежит... не бдеет, глаза свои не раскрывает, рта он не разевает... Пресвятая Богородица, оборони ты нас от вора-мздоимца, от премерзкого лихоимца: горочкой крутой, студёной рекой, ой-ой-ой, лесом тёмным оборони. Спаси! Ангелы-хранители на дверях. Аминь”.

В подклётной палате Фёдора Калганова сидели за палисандровым