Третий Лад - Родион Создателев Страница 86

— Добро, — молвил глава Сыскного приказа, — сделаю.

Глава Опричнины кашлянул в кулак, а потом тоже заговорил:

— Как с мятежом новгородским быть? Тверской наместник Турчин подробный донос сделал: привёз мне бумагу. На лицо: государево слово и дело выходит. И от тверского воеводы Бахметова давно грамота есть.

— Цыц, Никита Васильевич. Шубину Царь состряпал указ, так?

Молодой князь кивнул головой в согласии.

— Пущай Шубин и ведет стрельцов... на сечу с крымчанами. Первые два полка — завсегда на охране Детинца. Нам со стремянными — союз держать. А по Опричнине... есть ли указ Государя?

Никита Васильевич помотал головой в отрицании.

— Вот и сиди тихо... Тянем кота за хвост до последнего. Воистину.

Под столом раздалось мяуканье. Князья Милосельские вздрогнули. Владыка постучал по дубовой поверхности ладонью и на стол прыгнул чёрный котёнок. Митрополит принялся наглаживать животное по спине. Кот заурчал и согнул хребет в удовольствии, вытянув хвост трубой.

— Тьфу ты, нечисть паршивая, — перекрестился Василий Юрьевич. — Откеля он у тебя тут, Святейший? Так напужал, хвостатый, что я чуть со стула́ не рухнул.

Митрополит взял котёнка на руки и снова принялся его гладить.

— Подведём консеквентиа, бояре. За имением Якова — подробный догляд. Языкам задача — слушки про Калгановых. Опричное войско — дома сидит покуда. А кто четвёртое молвит, князья благородные?

Владыка глазел сейчас на Василия Милосельского, но тот молчал. За него ответил сын:

— Цидулка по стремянным стрельцам.

— Молодцом, Никита Васильевич. Сейчас, отец Василий, послание накалякаешь. Лебезить в нём не будем, про здоровье справляться... и прочие нежности. Мы — малость злы и раздражены безделием кравчего. Торопим его по стрельцам, а точнее — по сотникам. Ну-кась, Василий Юрьевич, ходи до меня, хребет согни, доставай бумагу, чернила, писало с держателем ставь...

Глава Сыскного приказа крякнул и поднял дородное тело с резного стула. Василий Милосельский имел сейчас некоторое неудовольствие: трудиться с письменными принадлежностями следовало строптивому отпрыску Никите — не по старине деяние... Но возражать давнему другу фамилии он никогда не смел. Да и не абы какой приятель то — духовный лидер Отечества, сам Святейший Митрополит Всероссийский...

Часть 3. Глава 7. Князья и сонмище выблядков

К закату Никита Васильевич прибыл к ближней деревушке, где его заждалась зазноба. Глава Опричнины по давней традиции поставил у ворот в конюшню единого стража — младого опричника. Девять других воронов разбрелись по окрестностям, четверо отправились за околицу — начальник останется тут ночевать, дело знакомое...

Конюшня вечером превращалась в любовное гнёздышко. Лукерья стелила лавку скатертью, накрывала любимому стол: кувшины с винцом и ягодным взваром, зелень, курятина, орешки с мёдом... Возлюбленные сидели на сене, трапезничали, болтали... потом гуляли за околицей по окрестностям, зазнобушка плела ромашковые венчи. Когда стояла жара или просто тёплые деньки — возвращались в конюшню, в студёную пору — дроли шли в избу...

Разноцвет в нынешнем году обернулся подлинной банькой: зной, палящее солнце, дождей почти не бывало. Вечерами жара спадала, но тогда жаркими становились младые телеса, сплетаясь в клубок; знойные шаловливые губы, рубиновые сосцы и светло-зелёные очи милахи...

Нынешний вечерок сложился по-особому. Лукерья накрыла стол в конюшне у сена — по традиции. Но сегодня она особенно постаралась порадовать любимого князя. Помимо привычных закусок на серебряной тарелке лежал фаршированный грибочками жаворонок в шафране, а в глубокой посудине томились кругляши сечённой моркови, замоченной особым способом — дебелая Анисья научила... Никита Васильевич сел, прислонившись хребтом к стогу сена, но на лавку, накрытую скатертью и заставленную снедью даже не взглянул. Лукерья присела рядышком, сдвинув брови.

— Чего насупилась? — полюбопытствовал любимый и сам сдвинул брови.

— Молви, Никитушка. Правда, что Царя... удар прихватил?

— Откуда тебе известно? — подивился молодой князь.

— Люд на Грачёвке шептался...

— Ну и народец у нас, — покачал головой грядущий кесарь.

— Дык это... правда еси?

— Правда...

— Тревожусь, милый. Ныне только отец твой... изводит меня, а как станешь ты Государем — вся знатная свора погрызёт меня в клочья...

Лукерья Звонкая — не самая великая дура крестьянского племени, святая то правдынька. Милосельский-младший внимательным взором побуравил золотисто-ореховый сарафан голубки и вдруг... он напрягся. Что-то не так… Никита Васильевич пошустрил глазищами ещё малость времени и, наконец-то, сообразил...

— Чего это?

— Бусы рябиновые.

— Откеля они у тебя?

— Взревновал, милый? — лукаво улыбнулась Лукерья.

— Говори, ну.

— Втрескался в меня как-тось холоп дворцового кравчего, Митька Батыршин. Пристал как репей, досаждает мне.

Глава Опричнины цепко схватил возлюбленную за плечо, словно он испугался, что из-за стога сена сейчас появятся вихрастые кудри... и некий ухарь-грабастик утащит его зазнобу на двор, швырнёт на резвого, как ветер буланка, вдарит по шпорам сапожищами и...

— В тебя втрескался холоп боярина Лихого... Якова Даниловича?

— Остынь, барин. Мне его терзания вовек не нужны. Моё сердечко ты захватил, сокол.

— Дай поглядеть, что за бусы, — ещё крепче сжал Лукерью за плечо несчастный ревнивец.

— Прибьёшь холопчика, милый мой княже? — схохмила бабонька. — Рожа его конопатая мне приелась. Караулит на Грачёвке и досаждает ухаживаниями.

— Сымай бусы, девка.

Барин находился далеко не в шутейном настроении. Его железные пальцы сдавили плечо сильнее. Ого... больно, княже. Крестьянка сняла с шеи первое украшение, оставшись только при драконитовом ожерелье. Князь прибрал рябиновые бусы, зыркнул по ядовито-красным камушкам собственного дара, и стал бегло перебирать пальцами гостинец холопа.

— Так это... дешёвка, — усмехнулся барин.

— Чудно́е украшение... прелестные бусинки. Свет от них что ли идёт едва тёпленький...

Никита Васильевич припрятал рябиновые бусы в карман чёрного кафтана. Его краса-дролюшка в непонимании уставилась на золотистые и брусничные позументы на груди возлюбленного.

— Имею великое множество дел... — покосился на морду каурого жеребца глава Опричнины. — Ноне в хоромах ночую. Важный разговор предстоит с отцом. Ты не тревожься, Лушка, твой вопрос мы закупорили. Будем с ним по государевым заботам... толочь языками.

Никита Васильевич встал, отряхнул чёрный кафтан и направился к выходу из конюшни. Опечаленная бабёнка услышала противный скрип петель — дроля захлопнул ворота. Каурый жеребец зашёлся протяжным ржанием, будто он страстно желал завернуть на прощание в спину: “Эх, ты, княже...”

Фаршированный грибочками жаворонок в шафране, томлённые в особом рассоле кругляши рудожёлтой моркови, орешки в